— Пока вы храните молчание, — не унималась Синтия, — они будут вам звонить. Дайте им то, что они хотят, и вас оставят в покое. — Увидев, что Нина задумалась над ее словами, она добавила: — Дайте эксклюзивное интервью.
Вот почему Нина согласилась на интервью Четвертому каналу новостей. Все устроилось само собой: она просто ответила согласием на очередной звонок.
Синтия, узнав, что Джуна Хенеси и ее команда приедут следующим вечером снимать Нину для телевидения, поздравила свою подопечную и даже заметила:
— Вот Билли удивится, когда услышит!
Джуна Хенеси несколько десятилетий проработала репортером на новоанглийском Четвертом канале в сфере культуры и сама стала знаменитостью. Синтия сказала, что она была последним журналистом, бравшим интервью у Розы Кеннеди, матери президента Джона Ф. Кеннеди, перед ее смертью. Нина удивленно приподняла брови, мышцы лица еще подчинялись ей.
— Думаю, она и меня собирается вогнать в могилу.
К чести Синтии, она обладала чувством юмора.
— Интуиция подсказывает мне, что вы гораздо крепче.
В день приезда телевизионщиков Синтия вместо медицинской формы надела блестящие черные брюки и обтягивающий фиолетовый свитер. Губы ее были накрашены розово-лиловой помадой. Нина решила не обращать внимания на эти изменения. К Джуне Хенеси, двум операторам, звукотехнику и худому хмурому продюсеру она отнеслась с таким же напускным равнодушием. Телевизионщики устанавливали прожектора, отражающие панели и микрофоны, а продюсер, скрестив руки на груди, отдавал приказы. Нину напудрили и нарумянили, и она сидела на диване, обложенная по настоянию Синтии маленькими бархатными подушечками. Единственное, что волновало ее, — ответы на еще не заданные вопросы.
Джуна, присев возле Нины, спросила:
— Вас не удивляет, что янтарный кулон, который так хорошо сочетается с вашими украшениями, оказался в Соединенных Штатах, а не остался в России?
Нина выдержала небольшую паузу.
— Загадка, конечно, но всякое бывает… Украшения из одного набора может постигнуть разная судьба. Кулон могли украсть или продать в комиссионном магазине… Или, отчаявшись, отдать… ну, в качестве взятки, например… Вы понимаете?
Яркий свет, струившийся из-за головы первого оператора, больно слепил глаза.
— Взятки?! — несколько театрально удивилась Джуна.
Нина поняла, что журналистка заинтересовалась.
— В Советском Союзе взятки были обычным явлением.
Джуна многозначительно кивнула — несильно, но достаточно заметно для второго оператора.
— Вы упомянули кражу. Думаете, кулон украли?
— Вполне возможно. Браслет и серьги достались мне от мужа. Они принадлежали его семье, но во время Гражданской войны многие ценности… исчезли.
Последнее заявление, по крайней мере, соответствовало правде.
— Какая трагедия!
Лицо Джуны приняло выражение глубокой скорби. Второй оператор взял его крупным планом.
— Ваш муж погиб…
— Согласно официальной версии, да.
— Ужасно, действительно ужасно!
Джуна покачала головой, и копна ее покрытых лаком волос качнулась из стороны в сторону.
— И когда вы сбежали, то взяли эти замечательные украшения с собой…
— Было очень рискованно и трудно вывезти их из России. Нина слышала, как «шелестят» линзы камеры первого оператора, которую он навел ей на лицо.
— Это ведь не просто драгоценности, а памятные подарки! — Брови Джуны с надеждой приподнялись. — Конечно, они великолепны, безумно оригинальны и стоят более миллиона, но для вас они обладают, прежде всего, духовной ценностью. Они принадлежали семье мужа, и после его гибели эти янтарные украшения — единственная память о нем, которая у вас осталась.
Джуна выглядела воодушевленной.
— Да, — тихо сказала Нина. — Это все, что осталось от мужа.
В 1947 году ей исполнился двадцать один год. Уже три года, как Нина танцевала в труппе, пять — если считать военное время. Когда коллектив Большого театра эвакуировали на Волгу, она осталась в филиале. Нина стала одной из двух выпускниц, принятых в основной состав. Мечта воплотилась в жизнь, но это не было для нее полной неожиданностью.