Но как же могло произойти такое ЧП? В чем причина? Казалось бы, все в порядке: Копейкин был в группе опытного инструктора Морозова, который не первый год работал с курсантами и в другой школе не один выпуск сделал. Копейкин получил вывозную программу даже большую, чем другие курсанты, и стремление у него к летному делу было.
Я тоже много думал над этим. И пришел к выводу, что, скорее всего, причиной ЧП было слабое знание своего воспитанника инструктором Морозовым.
Инструктор должен изучать характер курсанта не только в воздухе, но и на земле. Ведь в воздухе, как бы трудно ни пришлось, курсант всегда знает: "Инструктор рядом. В случае чего - поможет". А каков курсант на земле? Каковы его характер, привычки, склонности? Копейкин проявлял большие способности в аэродинамике, математике, но, как оказалось, в то же время "славился" в повседневной курсантской жизни рассеянностью и медлительностью. У него даже кличка была - Павлин. Знай обо всем этом Морозов - ЧП с Копейкиным, возможно, могло и не случиться.
Нас, инструкторов, собрали в методическом классе и случай этот "разложили по косточкам". После ЧП с Копейкиным я стал еще внимательнее изучать характеры курсантов своей группы, постоянно интересовался их бытом, досугом...
Группа мне досталась хорошая, а одним из лучших курсантов был Шмелев высокий, горбоносый и несколько угловатый с виду. Все, чему я его учил, Шмелев усваивал быстро. Координацией движений он обладал изумительной. Находясь в воздухе, он как бы сливался в единое целое с пилотируемой машиной. Выполнял ли, Шмелев фигуры высшего пилотажа, шел ли на посадку всегда знал, когда и сколько оборотов дать мотору, какой угол должен занять самолет. Ни больше, ни меньше, а точно! Иной раз в зоне даже казалось, что Шмелев угадывает мои мысли на расстоянии. Вводит, бывало, он самолет на петлю Нестерова, а я сижу во второй кабине и думаю: "Ну, пойдешь на предельную перегрузку?". И в ту же секунду Шмелев, словно "услышав" мои мысли, увеличивает обороты мотора и более энергично берет ручку управления на себя. Скорость растет, и меня все сильнее вдавливает в спинку сиденья: ясно - петля Нестерова будет выполнена что надо!
Обычно после приземления только начнешь давать ему замечания по прошедшему полету, а он тут же с вопросами: "А можно ли? А если попробовать?"
Да, этим пытливым и способным юношей я был доволен. Шмелев обладал врожденным даром летчика-истребителя.
Был еще у меня курсант Борис Вовченко. Красивый, чернобровый украинец. С горячим характером. Бывало, только сядем в кабине, я еще ремни пристегиваю, а он уже готов, ерзает на месте, ему не терпится поскорее начать взлет. Вовченко также считался лучшим из моих воспитанников, но Борис, в отличие от Шмелева, допускал больше ошибок. И причиной их были в основном его горячий характер, его торопливость Позже он это понял, разумеется, не без моей помощи, и обычно горячность свою старался "охладить".
Чем жарче палило летнее солнце, тем "жарче" были наши летные дни. Каждый курсант моей группы, как и курсанты других групп, делал по 5-6 посадок в одну летную смену. Вскоре нам стало тесно на одном аэродроме - не хватало всем "неба" - и наша эскадрилья перелетела ближе к реке Алазани, где имелась хорошая грунтовая площадка. Поставили палатки, привезли самолетные ящики, в которых разместили техимущество. И... снова загудели моторы, зазвенело небо!
По ночам нам надоедали шакалы. Из-за протяжного воя мы подолгу не могли уснуть. Мой товарищ по палатке инструктор Григорьев, слушая осточертевший нам вой, обычно шутил:
- Недовольны авиацией. Протестуют, шакальники!
А рано утром, когда на востоке едва угадывалась розовая полоска зари, сигналист поднимал нас, и начинался новый трудовой летный день.
Готовя из курсантов летчиков-истребителей, я старался почаще напоминать и себе о личной летной подготовке.
"Помни, - говорил я себе, - ты - военный летчик! Потребуется - должен сесть в боевую машину и драться так, чтобы чертям стало тошно, а врагам и подавно. Что у меня есть и чего у меня нет? Любовь к летной профессии? Безусловно, есть. Решимость? Это не простой вопрос. Прежде всего, решимость - это сочетание уверенности в себе, в своем оружии, помноженное на волю". Я не считал себя робким, но, анализируя свои летные успехи, свои данные летчика-истребителя, находил у себя и немалые просчеты и недостатки. Я взвешивал все "за" и "против". "Готовность к подвигу? Готов ли я?" Здесь снова все сводилось к вопросу, сформирован ли я, как воздушный боец? Ведь тому же Нестерову было бы безрассудно идти на выполнение своей знаменитой ныне петли, не обладая блестящим (по тому времени) комплексом летных данных и навыков. Тот же таран надо знать, как совершить, надо суметь совершить одного желания для этого мало.