Парашют раскрылся!..
До земли осталось метров 150-200. Внизу людей не видно - ни своих, ни немцев.
Приземлился удачно, и освободившись от подвесной системы, отбежал в кустарник. Огляделся. Прислушался. Пытаюсь разобраться в обстановке.
Где-то идет перестрелка. Достал пистолет, приготовился ко всяким неожиданностям. Решение возникло такое: отойти от места приземления, замаскироваться и, если позволит обстановка, переждать до ночи. А с наступлением темноты продвигаться к своим. По солнцу определил направление движения. Вот только одно и самое главное для меня не было ясно: перетянул ли Я линию фронта или нахожусь в тылу у противника? Все это требовало утроенного внимания. Напрягая память, попытался определить, когда меня подбили и сколько времени я "тянул" к фронту на горящем самолете. Получалось, что я должен приземлиться на своей территории. И все же осторожность и еще раз осторожность!
Пополз, стараясь не задевать ветки кустарника.
"Наша пятерка теперь, наверное, возвратилась с задания, -думаю я. Говорят обо мне, может, мол, еще вернется. Во всяком случае будут ждать: так в полку заведено! А мой техник Павел Иванович Ухов, наверняка, покачает головой и вспомнит, как я говорил, что меня не собьют. И вот, пожалуйста, я на земле".
Успокаивало одно: главное - цел, невредим, а значит - еще встретимся! Волновало: не напрасен ли был мой риск, успел ли я прикрыть командира? Это досадное "успел ли?" настолько заслоняло все остальное, что я даже как-то отвлекся от наблюдения за близлежащей местностью.
Однако разворачивающиеся события быстро возвратили меня к реальности: прямо на меня ползли два солдата в касках. Ясно вижу, как шевелятся кусты. Замечаю даже, что каски обвязаны травой для маскировки. Кто они?
Я замер, притаились и они, но вскоре солдаты разделились, и один пополз правее с явным намерением обойти меня. Что делать? Стрелять пока не имело смысла - слишком велико расстояние. Да и кто эти солдаты? А вдруг свои?
Солдаты, как я вскоре понял, избрали довольно хитрую тактику: один лежал напротив меня, метрах в тридцати, другой подполз с тыла, и таким образом мы все трое оказались на одной линии. Я навел пистолет и решил: взять меня живым им не удастся! В это время солдат, что лежал впереди, негромко окликнул меня:
- Эй, фриц, хенде хох! Подними руки! - И даже показал, как это следует делать.
Сзади затрещали кусты, я обернулся, увидел рядом второго солдата и обрадовался: лицо-то уж очень у него русское - широкое, нос курносый.
- А ну, бросай пистолет! - угрожающе произнес курносый, наставив на меня автомат.
Сомнений не оставалось: наши. Да и форма на бойце была советская. И автомат - я теперь ясно видел - отечественный ППШ.
- Да свой я! Летчик с подбитого самолета!
- Свой не свой, а пистолет брось! - предупредил боец.
Тем временем, пока я вел с ним переговоры, другой солдат продвинулся еще метров на двадцать.
- Васька, обожди маненько! Сейчас мы его скрутим вместе. - Слово "маненько" окончательно убедило, что это свои. Я подчинился, сдал пистолет второму бойцу, и вскоре мы трое поползли в обратном направлении.
Оказывается, я приземлился на нейтральной полосе, но ближе к нашим, которые почему-то решили, что подбит был немецкий самолет. Этим и объяснялась осторожность, с которой бойцы обходили меня. Но надо бойцам отдать должное: действовали они со знанием дела. Я даже подумал, что пехота - и та летчика берет с "хвоста".
Вскоре мы прибыли в землянку командира стрелкового полка, который, проверив мои документы и позвонив куда-то, переправил меня в тыл. Меня передавали, что называется, с рук на руки. На вторые сутки потрепанный газик привез меня на родной аэродром.
Увидя стоянки, родные самолеты, техников, махавших руками, я с трудом сдержал слезы радости.
Подъехали к КП полка, и я доложил командиру о прибытии и о том, что со мною произошло. Командир пожал руку капитану-пехотинцу, привезшему меня на газике, и попросил передать командиру стрелкового полка большую благодарность.
Минут через сорок прилетел Александр Иванович Покрышкин с нашими товарищами и крепко пожал мне руку. Сказал всего два слова:
- Молодец, спасибо!
На следующий день на разборе Покрышкин отметил мою и Березкина самоотверженность, но, как всегда, сказал он об этом просто, скупо: все сделанное нами входило в рамки покрышкинских заповедей воздушного бойца. А это значит, что действовал я так, как надо.
Часть IV. В БОЯХ ЗА УКРАИНУ
ТАРАН - ОРУЖИЕ СМЕЛЫХ
Мы действуем на юге Украины, поддерживаем войска, наступающие в направлении Амвросиевки. На нее и нацелено острие клина нашей ударной группировки.