Вспоминая всё это, я незаметно для себя расправился с ужином. Васаби — это, кто не знает, такой ядреный зеленый хрен — мне принесли столько, что даже оставалось. Я усмехнулся, вспомнив недавнюю любительницу горького в пабе. Потом рассчитался и вышел на улицу — мне пора было заступать на свой пост. Но в «Феникс» я не попал.
Виной тому был почтенного возраста и вида господин в строгом сером костюме, голубой рубашке и ярком желтом галстуке — сочетание, которое уже несколько лет считается признаком хорошего вкуса. Он шел навстречу мне, как ходят глубокие старики: маленькими шажками и едва отрывая ноги от тротуара. Но это всё было не важно. У него в петлице был свежий темно-красный бутончик розы.
Я не задумывался об этом — какая-то операция молниеносно и помимо воли произошла у меня в мозгу. Я вдруг понял, куда Штайнер спрятал контейнер.
12
В «Клюни» моему приходу специально не обрадовались, но и не удивились. За стойкой вместо француженки с лицом, раскрашенным всеми цветами солнечного спектра, снова сидел вчерашний африканец. Они, видимо, менялись: днем — женщина, ночью — мужчина. А было уже около десяти — за окном густеющие на глазах сумерки отливали розоватым светом фонарей.
— Что-нибудь забыли, месье? — спросил портье.
Я действительно чуть не забыл отклеить усы и брови перед своим появлением здесь, но счел эту деталь недостаточно существенной, чтобы поделиться ею.
— Нет-нет! Просто моя поездка в Японию откладывается, и я остался у вас еще на одну ночь.
Я наклонился к портье и заговорщицким тоном, понизив голос, добавил:
— В 404-м. Других номеров не было.
Портье понимающе закивал.
— Но там же всё в порядке?
— Конечно, конечно.
Я вытер пот со лба. С тех пор, как я стал подозревать Николая, я всё время потел.
Со мной так бывает. Например, я с молодых лет любил обедать с пивом. А потом возвращался к работе, и выпитая кружка, а то и две мне никак не мешали. Но однажды кто-то меня спросил: «Слушай, как ты можешь пить пиво на обед? Ведь потом же в сон клонит!» И всё — с того дня и по сю пору после пива мне всегда хочется спать. Я уже давно никогда не пью пива, когда я за рулем — в тех странах, где это позволяется, например, в Германии, — и если вдруг позволяю себе днем, обязательно пью кофе, чтобы не засыпать. Кстати, сейчас это был хороший предлог.
— С обеда в бегах, — пожаловался я. — Я могу выпить у вас кофе? А потом уже в душ.
— Разумеется, сейчас я вам приготовлю!
— Большую чашку, с сахаром и сливками.
— Сию минуту!
Портье скрылся на кухоньке, а я прошел в салон, как я и надеялся, совершенно пустой. Лишь из-за фикусового деревца в углу на меня смотрел смазливенький деревянный мальчик со скрипкой в руке. Я уселся в кресло, в котором умер Штайнер, и лениво взял с консоли какой-то журнал с телепрограммой месячной давности. Первая часть плана прошла успешно.
Кофеварка перестала жужжать, и через несколько секунд африканец принес мне на подносе дымящуюся чашку, а на отдельном блюдечке — длинные пакетики с сахаром и сливки в пластмассовой упаковке.
— Сколько с меня? — спросил я.
— Ну что вы! Вы — наш старый клиент.
— Спасибо! Я теперь буду постоянным.
Озарение, которое я испытал при встрече со старичком с розой в петличке, состояло в следующем. Когда вчера полицейский показал мне Штайнера… Я вдруг задумался: вчера? События той ночи казались мне уже недельной давности, так много всего произошло с тех пор. Но нет! Это было даже не вчера, а сегодня! Точно — сегодня где-то в два ночи тело Штайнера лежало вон там в пластмассовом чехле.
Так вот, когда чехол расстегнули, чтобы показать мне умершего, меня поразил цветок у него в петлице — двойная веточка мелкой красной герани. Я удивился, но тогда не придал этому особого значения — мало ли какие причуды у немцев? Сегодня утром за завтраком в этом салоне мои глаза увидели, но мозг не отметил и второй элемент этой головоломки. А именно, длинный лоток из черной пластмассы с тремя посаженными в землю кустами герани, который сейчас был у меня за спиной, как вчера вечером он был за спиной у Штайнера, а сегодня утром — позади двух американских нимфеток со своею наставницей. И вот только что почтенный господин с розой в бутоньерке, который сам рассыпался на части, вдруг соединил эти элементы головоломки в единую картину.
Я аккуратно высыпал в кофе два пакетика сахара, вылил сливки и лениво повернул голову к цветочному лотку. Мое первое предположение подтвердилось — у центрального куста один из стеблей с цветами был отломлен.
Портье от меня отделяла перегородка. Теперь, когда он снова сел, она скрывала его полностью. В салоне я был совершенно один и мог действовать смело. Я уселся вполоборота в своем кресле и запустил в лоток два пальца левой руки — самых длинных, указательный и средний.
Цветы давно не поливали — земля была сухой и между комом и стенкой горшка образовалась щель. Я вытянул голову и заглянул в нее — мне показалось, в щели белел какой-то предмет, типа монетки. Я попробовал отломить край кома. Земля была торфянистая: она крошилась, но по мере того, как я расширял щель, монетка только всё ниже опускалась в горшок. Чем-то нужно зацепить ее! Ручка у меня «монблан» — толстая такая, как торпеда. Не годится! А, вот что! Ложка, которой я размешивал сахар, была идеальным орудием. Я стал елозить в щели черенком, но монетка всё равно ускользала от меня.
Я так увлекся, что позабыл, что я был не один. И когда вдруг поднял голову, на меня из-за перегородки смотрели выпученные глаза портье.
— Что… Что вы делаете, месье? — наконец, вымолвил он.
— Земля совсем сухая! — обезоруживающе улыбнулся ему я. — Цветы надо срочно полить — послушайте совет специалиста.
— Нет, что вы там ищете? — высоким голосом крикнул негр. Он действительно был испуган. — Тот человек сидел как раз здесь! Я… Я звоню в полицию!
Ну, вот что я должен был делать? Скажите, что? Наброситься на портье, стукнуть его чем-нибудь тяжелым по голове и бежать? Негр, даже если я и знал уже, что он трусоват, был намного здоровее и моложе меня. В любом случае, времени на раздумья у меня не оставалось.
Я вскочил с кресла, одним прыжком оказался у стойки, схватил телефонный аппарат и рывком вырвал шнур.
— Послушай, парень, — зловеще прошептал я, почему-то переходя на ты. То ли в вопросах жизни и смерти галантность неуместна, то ли просто плохие ребята, а я сейчас хотел казаться таким, чужды всякому политесу. — Ты мне симпатичен, и я не хотел бы причинять тебе зла. Но ты можешь заставить меня это сделать.
Я сунул правую руку в карман пиджака и выставил вперед указательный палец. Снаружи это могло выглядеть как ствол небольшого пистолета — по крайней мере, я так надеялся.
— Делай, как я скажу, и всё будет хорошо! Медленно встань и выйди из-за стойки. Вот так, давай, давай!
Я надеялся, что у него под столом не было кнопки секретной сигнализации или хотя бы что он не успел ее нажать.
Я взял на себя роль негодяя, африканец принял роль жертвы. Он даже, выходя из-за стойки, по собственной инициативе поднял руки — видимо, так он видел в кино. Он действительно был здоровым малым, но руки у него дрожали.
— Месье, вы только не стреляйте! — повторял он. — Вы только не стреляйте, я никому ничего не скажу.
— Иди сядь вон туда! — я мотнул головой на дальний угол салона.
Внизу послышались голоса. Я уже говорил, стойка портье была на втором этаже, и с улицы нужно было подняться один пролет отделанной мрамором винтовой лестницы. Делать мне было нечего. Я подошел к цветочному лотку, снял его с подоконника и вывалил его содержимое прямо на пол в середине салона. Блеснула монетка, и я быстро подобрал ее. Я был прав — это была не монетка. Однако рассматривать ее мне было некогда.
— Для вашей же безопасности будет лучше, если вы ничего не запомните, — вежливо сказал я негру.