Выбрать главу

Ванда Львовна Василевская родилась 21 января 1905 года в Кракове. Во время первой мировой войны девочка была оставлена с бабушкой в деревне. Десятилетней Ванде пришлось принимать участие в тяжелой крестьянской работе.

После войны В. Василевская окончила гимназию и поступит в университет в Кракове, на филологическое отделение. Здесь В. Василевская участвовала в революционных студенческих и рабочих кружках. Ее первая книга — «Облик дня» (1934) — была встречена в штыки польской реакцией Преследования против писательницы усилились после появления ее второй книги, романа «Родина» (1935).

В 1934 году В. Василевской пришлось переехать в Варшаву. Здесь она играла активную роль среди прогрессивной части польского учительства.

В 1936 соду вышла ее третья книга — «Земля в ярме». Положение писательницы в полуфашистской Польше становится все труднее, ее преследует полиция, ей не дают работать.

С конца 1939 года В Василевская живет в Советском Союзе. Здесь вышла книга «Пламя на болотах» (1939), написанная в Польше, но не увидевшая там света. Во время Отечественной войны В. Василевская служила а Советской Армии в звании полкового комиссара, а затем полковника. В 1941 году она вступила в коммунистическую партию.

В. Василевская проделала большую работу по организации в СССР Союза польских патриотов и 1-й польской армии, сражавшейся бок о бок с Красной Армией за освобождение Польши,

В годы Отечественной войны вышла ее книга «Радуга» (1942). В 1943 году за этот роман писателя лице была присуждена Сталинская премия.

В последующие годы опубликован роман «Звезды в озере» — вторая часть трилогии «Песнь над водами» (первая — уже упоминавшийся роман «Пламя на болотах»), повесть «Просто любовь» (отмечена Сталинской премией в 1944 году) и роман «Когда загорится свет» (1945).

За свою литературную и общественную деятельность В. Василевская награждена орденом Ленина и орденами Польской народно-демократической республики.

В. Василевская — член Верховного Совета СССР.

Ванда Василевская

В Париже и вне Парижа

I. Не верьте тюльпанам!

На огромных круглых, прямоугольных и овальных клумбах, на бордюрах газонов и на грядках, словно пламенная песня, взрываются гаммой ярчайших цветов тюльпаны. Как сама радость, как улыбка жизни, они расцвечивают зеленые улицы Парижа. Итак, это Париж. Париж в блеске солнца и тюльпанов…

Не верь тюльпанам! Но ищи города, который знаешь по классическим романам.

Этого Парижа нет. Он погрузился в бездну времен, словно его никогда и не было.

Как? Неужели нет чудесной парижской весны, нет арок Нотр-Дам и великолепных площадей и улиц, сверкающих огнями?

Да, весна есть, цветущая, одурманивающая массой цветов. Па своем месте находятся и Нотр-Дам и площадь Согласия, но…

Неужели нет изящных, элегантных, стройных женщин на улицах?

О, да. Они есть, но…

…И веселых, остроумных, легкомысленно улыбающихся французов?

Нет, этих французов нет. На Париж, на всю Францию легла мрачная тень. Густая и тяжкая. Эта тень повсюду гасит смех, она убивает беззаботность, придает лицам черты не только серьезности, но и угнетенности. Ты не можешь не заметить ее, ибо она покрывает все области жизни. Происхождение у тени одно, но аспектов множество. Один аспект-это «план Маршалла».

Прежней веселой беззаботности французов хватило лишь на еще один горький анекдот, прекрасно характеризующий сущность этого плана.

Встречаются два француза.

— Объясни мне, — просит один из них, — что, собственно, мы получаем по «плану Маршалла»?

— Как что? Уголь из Англии.

— Это чудесно! Наконец-то начнут отапливать квартиры.

— Ну, нет, квартир, видишь ли, отапливать не будут, потому что уголь мы должны отдать Швеции за автомашины.

— Вот и отлично! Куплю себе автомобиль и буду ездить, сколько душе угодно.

— Гм… Автомобиль-то, положим, не купишь, ведь мы должны автомашины отдать Бельгии за кофе.

— В конце концов, и это неплохо… Будем пить настоящий кофе вместо всех этих эрзацев…

— Что ты говоришь! Мы не можем пить кофе, так как должны отдать его Англии за уголь.

— Так что же мы, собственно, получаем по «плану Маршалла»?

— Как ты бестолков, мой милый! Ведь я уже полчаса тебе толкую: уголь!