та по деревенской своей простоте вступилась: какой же он помещик, ты же их знаешь! Ну, помещик не помещик, а если еще один донос поступит.
* * *
В моем представлении отец был именно таким: он не позволит никому себя унизить. Характер, вспыльчивость - тут и до трех не досчитаешь. Помню, каким показался мне страшным, когда бежал от больницы к нам, разложившим костер почти под соломенной крышей сарая. (А все началось с увеличительного стекла, которым мы с Минькой выжигали на бревнах свои имена.) До самой ночи я не приходил домой. А когда лежал в кровати, затаившись, и отец спросил про меня, он сам вдруг сказал:
- Хорошо, что поросенок этот убежал! Это ж надо, чуть больницу не спалили.
Мама как-то рассказывала про то, как отца возили к роженице в «кацапскую» деревню. Так называли в округе староверов, поселившихся здесь во времена никоновского раскола. У них своя, «старая», церковь, обычаи тоже свои, строгие, крутые: не есть и не пить из одной посуды с «нечистыми». «Человека забить - меньший грех, чем закурить», - про них говорили, «без Бога не до порога» - в названии любой «кацаповской» деревни «Бог» обязательно: Богуславка, Богушевка... В общем, и 300 лет спустя их считали немного чужаками, а посему опасными.
Та отцова поездка вроде бы подтверждала такую их славу. Привели в дом и вдруг объявляют: спасешь ее - ничего не пожалеем, умрет она -умрешь и ты! Вот так, добро пожаловать! Отец им: «Будет видно. А пока все убирайтесь вон. Женщина пусть останется, греть воду, помогать». Роженица, к счастью, не умерла. Назад едет в санях, а сзади за ними еще кто-то, сопровождают. С чем, зачем, всякое думалось: может, хотят убрать в дороге, боятся, что властям пожалуется? Нет, проводили аж до дома Потоцких. Утром мама выйти хочет, а дверь подперта, не поддается. Оказалось - на крыльце какие-то бочонки, мешки. Отец приказал в больницу отдать все это - мед, сало, «лой» (топленый жир). Мама часть «лоя» все-таки присвоила: отец болел туберкулезом, а тогда лечили только жирами (даже собачьим жиром, и отец тоже им лечился).
Как он мне нравился, отец, когда со стороны наблюдал за ним, идущим по шоссе или через базар. Все с ним раскланиваются, и он со всеми. Молодой, стройный, на хорошо выбритом лице радость неожиданного отдыха, хотя направляется он по вызову, к больному. В руке красивая, лаком потянутая палка (из Кисловодска привез, единственная их, отца и матери, поездка на курорт), он так здорово играет, покручивает под настроение своей палкой, иногда «пропеллер» получается. Никто не догадается, что палка эта - от злых собак, не раз приходилось отбиваться ему.
В «Сыновьях» я писал про «радиус авторитета сельского врача». В километрах 30-40 от Глуши какая-нибудь тетка, услышав от партизана (хлопцы на этом зарабатывали яичницу или еще что-либо вкусненькое), начинала надо мной голосить, как над покойником: «А Бо! А Господи! И ён ходить с винтовочкой, голодный.» - хватай шапку и убегай!
Думаю, что если бы «сына помещика» все-таки забрали, могли бы спросить, как у дядьки Антона спрашивал следователь:
- Это зачем вам такой авторитет? Что, готовите людей, готовитесь к моменту, когда начнется война, что, направить население против советской власти?
Тогда дядьке Антону повезло: могилевских энкавэдистов сожрала какая-то другая банда из их же ведомства, и группу их подследственных выпустили: раз вас арестовали враги, значит, вы не есть враги! - к сожалению, не везде такая логика срабатывала. Даже когда сажали и расстреливали следователей, их жертвам это ничуть не помогало. А вот дядьке помогло, выполз он из трубы (в какой-то подземной цементной трубе их держали, тюрем уже не хватало) поседевший и ссутулившийся (прежде высокий рост его сутулил).
Каждый год в январе-месяце вся наша школа из классов выходила в длинный школьный коридор, и сотни наших детских сердец замирали, трепетали, особенно когда мы выпевали слова: «Закрыли орлиные очи твои». День траура, день смерти Ленина. Не помню, как прошел этот день в 1937, в 1938 году, стояли рядом дети «врагов народа» или им не позволили? А если с нами вместе пели и они - о ком были их слезы? О нем, кто с такой предвкушающей радостью провозглашал пришествие насилия, не ограниченного никакими законами?..