— А здесь какими судьбами? — поинтересовался я у альфа-самца.
— Обвинили в покушении на командора Элеондила.
— И как, удалось?
— Что удалось?
— Покушение.
— Какое покушение?
О нет! Только гнома с быстропрогрессирующей амнезией нам не хватало!
— Ты же сам секунду назад сказал, что ты здесь за покушение на командора!
— Да на хрена он мне сдался! — вскричал гном. — Это он и придумал, выкормыш пёсий! Я просто на свидание пришел…
— К командору?!
— К эльфийке, дурья твоя башка! Я эльфиек страсть как люблю!
— И что, поймали? — сочувственно спросил Жорик.
— Поймали, — вздохнул гном. — Замаскировался я под эльфийского воина. Спалили.
— Как?! Ты же вылитый эльф! — съязвил я.
Лицо неудавшегося эльфа погрустнело.
— Бороду плохо спрятал!
Мы с Георгием схватились за животы. Даже в такой безрадостной ситуации, как наша, мы не смогли удержаться от смеха. Дитер тоже улыбнулся. Он начинал мне нравиться, несмотря на то что вломил Стольнику (в конце концов, тот сам виноват). Гномья свойская простота и харизматичность подкупали.
— Вот теперь приговорен к смертной казни через Джарлака, — проскрежетал зубами Дитер, в сердцах рубанув широкой ладонью воздух.
— Да не переживай, все там будем, — многозначительно изрек Жорик.
Ответить гном не успел. Сверху послышалось:
— Дитер, сын Балина, — на выход!
Спустили лестницу.
— Ну, не поминайте лихом! — попрощался плечистый коротышка. На его лице не появилось и тени испуга, лишь в глазах промелькнула грустинка. — Пламенная Борода ждет меня, чтобы заключить в объятия! Вот только не думал, что путь к нему будет лежать через эту мразь.
Я вздрогнул. Было трудно поверить в то, что сейчас этого гнома — такого открытого и жизнерадостного, бросят во чрево мерзкой твари. Что он исчезнет там навсегда.
А ведь подобная участь ждет и нас.
Немного позже решетка снова приоткрылась.
Мое сердце заколотилось в бешеном ритме. Неужели и наш черед настал?!
Жорик весь побелел, пухлые губы задрожали.
Но вместо лестницы в яму сбросили какой-то сверток. Когда я развернул его, настроение Жоры резко улучшилось. Там была еда.
А вот мое настроение резко ухудшилось (хотя, казалось, куда уж дальше?!). Какого черта?! Нас что, больше не поведут в столовую? Как же мы тогда слиняем?! Если нас не будут выпускать из ямы, то шансов на побег вообще нет!
— Эй, почему нас не повели в столовую? — крикнул я.
— На вас поступают жалобы, — послышался сверху голос, принадлежавший не Чебурашке. У того писклявый, а этот более мелодичный. — Ваш провожатый сказал, что вы пытались уговорить его отпустить вас. Будете есть в яме.
— Сдал нас Чебурашка, — сплюнул я. — Вот же уродец краснощекий!
Жорик меня уже не слушал.
— Может, попробуем привести Стольника в чувства? — предложил я.
— Делать это сейчас — бесчеловечно! — воскликнул Жора. Он уже расправился со своей порцией и как раз нацеливался на долю Василия. — Будет гораздо лучше, если его бросят в пасть Джарлака в бессознательном состоянии. Тогда Васька не почувствует боли.
Когда Стольник очнулся, он первым делом закричал:
— Где эта сволочь?! Где этот прыщ?! Он использовал грязный прием, так бы я его уделал!
— Не кричи. Его увели, — ответил Жорик.
Стольник уставился на сверток, в котором была еда. Теперь там остались лишь крошки и пара обглоданных костей.
Перехватив взгляд Василия, Жора покраснел и затараторил:
— Кстати, этот гном отобрал и съел весь наш ужин. Мы не могли ничего поделать. Он сказал, что, если мы не отдадим ему еду, он поужинает тобой.
Васян сжал кулаки, глаза полыхали огнем ярости:
— Эх, жаль, я не успел добраться до этой прожорливой скотины!
— Да ладно, остынь, — вздохнул я. — Он оказался не таким уж плохим парнем.
— Чего?! Этот «неплохой парень» отобрал у вас еду и меня вырубил — подло, исподтишка! Урод он!
— Остынь, его, возможно, уже нет в живых.
Стольник не стал спорить, что бывало с ним нечасто. Ударив кулаком в земляную стену ямы, чтобы выпустить пар, он предложил:
— Ладно, хрен с ним! Давайте обмозгуем, как нам выбираться из этой дыры.
Как и обещал Чебурашка, уснуть не удалось. Да и какой тут может быть сон? Рассвет с каждой секундой все ближе, а мы ничего не в силах предпринять! Я готов был орать от неумолимой безысходности. Перед мысленным взором постоянно появлялась жуткая пасть, усеянная острыми зубами.