Помещение хорошо освещалось и имело возвышение, на котором и разместились Даушу с Гидулой, севшим по правую руку от него, и Ошуа Ди Карнатика, расположившимся по левую. «Триумвират», как называли их во время анонимной фазы заговора, когда еще было небезопасно использовать имена; тогда никто из мятежников не знал в лицо более чем двух своих соратников. С помощью каовèна любого человека можно заставить предать кого угодно, и потому фундамент восстания возводился с предельной осторожностью, чтобы его не погубили излишне болтливые языки.
Ближе к центру зала стоял стол, за которым расположились Десятеро… точнее говоря, почти все из них. Отсутствовал Домино Тайт. Все прочие гости сидели вдоль стен или за хаотично расставленными столиками. Возможно, только теперь они начинали понимать свое место в общей схеме. Голоса гудели, словно рой пчел.
Маленький Жак, «Карлик», обошел помещение по кругу и кивнул Даушу, подняв четыре пальца. Именно столько подслушивающих устройств он нашел и обезвредил. Как первый спикер и предполагал, военная разведка установила жучки, но его несколько удивляло то, с какой основательностью она подошла к этому делу. Должно быть, суосвай Машдасан сильно обеспокоен этой подозрительной встречей на его территории… особенно теперь, когда у него уже не могло остаться сомнений в том, какого типа люди здесь собрались.
Даушу наклонился к Гидуле и прошептал:
— Думаю, мне стоит испытать их решимость, прежде чем продвигать твое предложение.
Он поднялся, и пустопорожние разговоры прекратились.
— Смертоносные, — начал он с формального обращения.
Все подались вперед, чтобы лучше его слышать. Они ощущали остроту момента и необычность этой встречи, видели мрачную решимость на лицах Триумвирата.
— Товарищи, — добавил Клюв чуть мягче. — Вот уже двадцать лет прошло с того момента, как мы начали нашу борьбу с врагом, превосходящим нас и в численности, и в коварстве. И те, кто владеет сейчас Тайным Городом, крепко держат его в своих руках. Мы потеряли много отважных друзей — тех незнакомцев, о которых вам известно исключительно по их свершениям. А конца войне по-прежнему так и не видать. Дорога, товарищи, завела нас в самую чащу леса, и теперь мы стоим на распутье. Мы можем… — он выдержал паузу, чтобы создать напряжение, — можем собрать свои палатки, отречься от клятв и бежать, забрав с собой все, что удастся спасти.
Его губы тронула легкая улыбка. Гидула и Ошуа смотрели на него с раскрытыми ртами. У дальней стены кто-то недоуменно пожал плечами. Другой швырнул свое стило на стол и раздраженно захлопнул записной экран. Одна из курьеров, до того, будто на насесте, сидевшая на подоконнике, хлопнув товарища на прощание по плечу, направилась к выходу. За ней последовал еще один. Кто-то достаточно громко, чтобы все услышали, сказал:
— Что же, приятно было познакомиться.
Обмениваясь вороватыми и оценивающими взглядами, парочка пошла к дверям. За ними устремилось еще несколько человек. Затем из-за стола поднялись двое из Десяти. Даушу ужаснулся, увидев, что добрая половина соратников готовится покинуть собрание.
И тогда вскочил Ди Карнатика.
— Трусы! — взревел он.
На его вопль повернулись головы. Руки потянулись к ножнам. Та, что была уже у двери, замерла на месте. Раздался ответный крик Эгга Меннергема:
— Никогда! Никогда бы трус не зашел настолько далеко. Трус даже участвовать бы не стал.
— Что это за человек, если его пугает прошлое? — покачал головой Ошуа. — Былые невзгоды остались позади. Какая разница, два года миновало или двадцать? Мы помним, какими они были, эти прошедшие, привычные нам годы. Опасности, грозившие тогда, более не властны причинить нам вред. Пришли новые времена, времена незнакомые, и это действительно может напугать.
— Существует пословица, — сказал Эгг, — о соломинке и спине верблюда.
— Да. Всякий, кто тащил на себе эту ношу целых двадцать лет, имеет право гордиться… и подумывать о том, не сломает ли ему спину двадцать первый год. Но он имеет на то куда меньше оснований, нежели человек, вынесший ее один год и видящий перед собой еще двадцать. Вы проделали такой долгий путь, так почему бы не сделать еще один шаг? — Ошуа внезапно усмехнулся и потер мочку уха. — Во имя судьбы, да мы же один черт все равно покойники. Выйдя из игры сейчас, мы вряд ли сохраним свои жизни.
— Ди Карнатика прав, — произнес Большой Жак Деламонд, один из Десятерых. Кое-кто пошучивал, что он — сразу двое из них, настолько мужчина был огромен. И вот он распрямился во весь рост, подобный скале, вздымающейся между столкнувшимися континентами. — Мы слишком многое прошли, чтобы поддаться сомнениям сейчас.