Олафсдоттр нарушает воцарившуюся тишину, вытерев руки о штаны и заявив:
— В «прихлашении на ко-офе» есть о-один небо-олыно-ой изъян… затем прихо-одится предло-ожить ко-ое-что-о еще… ну, или по-опро-осить.
Бан Бриджит насмешливо фыркает.
— Я пойду с тобой.
Олафсдоттр наклоняет голову.
— Да ладно-о, неужели мне не по-оло-ожено-о уединения даже в сто-оль интимный мо-омент? В мо-оей культуре…
— Ты не в своей культуре. Здесь никто не стесняется сходить по своим делам в компании. Изящная Бинтсейф, ты останешься сторожить дверь. Предупреди мистера Тенботтлза, что наша гостья перемещается.
Мéарана хихикает и, когда на нее оборачиваются мать и младшая Гончая, произносит, одновременно заставляя струны выдать арпеджио:
— Неужели вы полагаете ее настолько скверной рассказчицей, что думаете, будто она сбежит, не доведя повествование до конца?
— А с чего нам верить, что ее цель — рассказ? — спрашивает бан Бриджит. — Возможно, все, что ей было нужно, это найти способ проникнуть в здание. И тогда чем меньше она увидит, тем лучше. Я и без того думаю, не стоило ли попросить принести ночной горшок.
Олафсдоттр аж передернуло.
— Мой цвет кожи не позволяет мне покраснеть от стыда, но мне противно от одной только мысли о том, как я у вас на глазах справляю в горшок свои дела.
— Равн, — говорит ей бан Бриджит, — зная тябя, могу сказать, что ты ня покрасняла бы, даже если бы могла.
— О, значит, плохо ты меня знаешь! Я родилась на Грумовых Штанах — основной расой там являются те, кого вы называете алабастрианцами. Многие манеры, которые усваиваешь в детстве, не так-то просто отбросить в зрелом возрасте.
— Плявать, — бан Бриджит показывает направление стволом шокера.
Ее пленница вздыхает и выходит из комнаты, зажатая между двух Гончих. Как только они скрываются за дверью, Мéарана заливается смехом и исполняет на арфе небольшой пассаж.
— Мисс? — спрашивает мистер Владислав, удивленно наклонив голову. При этом он не перестает прибираться в библиотеке.
— Да т’к, ничего ос’бенного, Тоби. Прост’ под’мала, шо акромя м’ня тут и играть-та нихто не умеет.
— Простите, но я не понимаю, мисс. — Он поднимает поднос с канапе и ждет, последует ли какое-нибудь объяснение.
— Ск’жи, ты кохгда-нить видал, шоб инструмент наихрыв’л арф’сткой, пока та пытается ихрать на нем?
От пояснения стало ничуть не понятнее. Но слуга учтиво улыбается и отвечает:
— Не, мисс, не вид’л.
Мистер Владислав поспешно удаляется.
— Что касается того взрыва, — произносит бан Бриджит после того, как все освежились и вновь заняли свои места, — кто мог знать, что Донован будет на той гондоле?
— Диспетчер, — предполагает Мéарана.
Трое остальных смеются.
— Да нет, дорогая, — говорит бан Бриджит. — Он-то ведь знал, что они пропустили свою гондолу, и мог передать убийце номер нового рейса.
— Значит, вояки. Их чувство собственного достоинства унизили, они позвонили приятелю в городе, и…
— Нет-нет-нет, кро-ошка Люси, — отвечает Олафсдоттр, снова удобно развалившаяся на диванчике. — Им было известно как раз таки про вторую гондолу, но не про первую. Тот же человек, который наблюдал за посадочной платформой, отметил наш номер в очереди, передал его дальше и ушел.
— Допустил ошибку, — комментирует Изящная Бинтсейф. — Ему следовало подождать и удостовериться, что вы действительно сели в гондолу.
— Даже враги порой ошибаются, — говорит Тень. — И было бы здорово, если бы они ошибались сильнее, чем мы. Но самое лучшее место для наблюдения за очередью — сама очередь. Нарушив ее, как это затем сделали мы, наводчик мог привлечь к себе внимание. — Сейчас Олафсдоттр использует галактический. — Возможно, он знал Падаборна в лицо, а потому опасался, что тот узнает его.
— Полагаю, наблюдатель действительно ждал, — произносит Изящная Бинтсейф. — Только уже в Риеттицентре. Он и был смертником.
Бан Бриджит поправляет рыжие волосы.
— Тогда он вполне мог бы устроить взрыв прямо в небесном порту. Чего тянуть, когда цель стоит рядом? Наличие невинных жертв его определенно не пугало.