И внезапно меня осенила мысль, что гордость, растоптанная насмешливой ухмылкой в глазах Руа, снова поднимет голову. Это была действительно приятная мысль.
Голос Сент-Клера оторвал меня от этих размышлений.
– Надо сказать, то, как вы приняли известие о моем предложении, не особенно мне льстит.
– Вам не на что жаловаться. Я приняла его в том же духе, в каком это предложение было сделано.
– Не будем болтать попусту. Так что вы скажете?
– Хотелось бы узнать, что стоит за этим предложением?
– Черт бы побрал практичность этих янки! Вы и на брачном ложе готовы торговаться. Что вы хотите, чтобы за ним стояло? Как обычно – все блага райские, что я имею, к твоим ногам я приношу?
– У вас не так много этих благ, чтобы придавать этому такое значение.
Ему вдруг это все надоело.
– Черт возьми, – протянул он, – я не собираюсь умолять и обхаживать вас, как мальчишка. Я сделал предложение, принимайте или отказывайтесь.
– Мне нужно время, чтобы подумать.
– Отлично. И когда пойдете вниз, скажите Марго, чтобы принесла мне на подносе завтрак.
Внизу я послала Марго на кухню за завтраком, а разыскав Руперта, отправила его в классную.
– Но папа сказал, что сегодня мне не надо заниматься, Эстер.
– Но мы все же начнем урок.
– Ух, ненавижу эти уроки.
– Ты не любишь их только потому, что должен заниматься. А если бы я запретила тебе раз и навсегда брать книги в руки, то наверняка пришлось бы ловить тебя с книжками по углам.
Я села за стол и потянулась к доске.
– Что с тобой, Эстер?
– Ничего. А почему ты спрашиваешь?
– Ты… – он подбирал слово, – какая-то чудная. Как будто выпила бренди.
– Можешь быть спокоен, бренди я не пила.
– Глаза у тебя блестят, как это бывало у мамы. И затуманились.
– Тебе все кажется. Вот смотри, – сказала я, быстро составляя для него задачки на сложение. Я понимала, что глаза мои и правда могли заблестеть и даже "затуманиться", будто я выпила бренди. В голову мне и в самом деле ударил дурман, от которого кровь приливала к лицу, и тело ощутило странную легкость, чувство, наверное, известное каждой женщине, когда ей делают выгодное предложение.
И я, не отрицаю, прекрасно сознавала те выгоды, которые могла принести мне свадьба с Сент-Клером. Только подумать, что Семь Очагов станут моим домом, что ни одна случайность не сможет меня выкинуть отсюда и снова послать маяться бездомной по свету.
Как бы я заботилась о Семи Очагах! Работала бы без устали, чтобы снова сделать их такими, какими они были когда-то. Пока Руперт складывал цифры, и стирал, и снова складывал, я представляла, какой собираю богатый урожай и как отправляю его пароходами в Саванну. Когда передо мной вдруг возникло смеющееся лицо Руа, я безжалостно выкинула его нон. Отныне он для меня не более чем любой другой деревенщина-неудачник. И я решила, что Таун немедленно уберется с моей плантации.
Глава IX
В тот день, пока я работала, мысль о том, чтобы стать хозяйкой Семи Очагов, окружала меня как аура, утешая и услаждая. Об отказе Сент-Клеру я уже и не помышляла. Приняв это предложение, я обретала, или я думала, что обретаю, в награду за все долгие годы горького одиночества, свой дом, где я еще оставалась бездомной, а вместо заурядной должности – положение, о котором и мечтать не могла. А что касается любви? Обходилась же я без любви до сих пор, обойдусь и дальше.
Той ночью я, вздрогнув, очнулась от беспокойного сна и села на кровати, прислушиваясь в темноте. Меня разбудили шаги за дверью. Вот я опять услышала их и еще скрип осторожно открываемой где-то двери.
Минуту я сидела, напряженно слушая ночные звуки. Кто это мог бродить по залу в такой час – и зачем? Потом – действие всегда отгоняет страх – я зажгла свечу и, скользнув в халат и шлепанцы, подошла к двери и открыла ее.
– Кто здесь? – строго спросила я, вглядываясь во тьму.
Тут же передо мной возникла фигура Сент-Клера, и он подошел ко мне. Я увидела, что он в ночном халате, что держится, как всегда, невозмутимо.
Он протянул:
– Мне нужна чистая ткань для перевязки. Произошел несчастный случай.
Секунду я удивленно смотрела на него, потом подошла к бельевому шкафу и достала одну из чистых старых простыней, которые Марго оставляла на тряпки. В темноте снова прозвучал его голос:
– Мне нужна горячая вода.
Я протянула ему простыню.
– Чайник висит у Маум Люси в печке – в нем всегда есть вода.
– Благодарю вас, – сказал он, направляясь к лестнице. Его голос звучал так одиноко в темноте, что я невольно спросила:
– Вам нужна помощь? Может быть, мне пойти с вами?
Он уже не попадал под свет моей лампы, поэтому я не видела его, но услышала, что он остановился и обернулся.
– Пойти со мной? – переспросил он с насмешливым удивлением в голосе, которого я не поняла. – Ну что ж. Пойдемте. Мне может понадобиться помощь.
Я спустилась вслед за ним по лестнице на заднее крыльцо, где подождала, пока он вернется с чайником, потом мы вышли на задний двор. Но все это я делала как во сне – я и правда еще не окончательно проснулась. Я не чувствовала ни удивления, ни тревоги; я даже не поинтересовалась, куда мы идем. И только когда я вдруг поняла, что он ведет меня к негритянским хижинам, во мне шевельнулся страх. Когда же мы вошли в дом Таун и я увидела, что Руа лежит на ее кровати, его правая рука обмотана окровавленным полотенцем, а сама она стоит в тени, так, что свет лампы не падает на нее, я поняла причину своего страха.
Но я не подавала и виду, что бы ни увидела и что бы ни почувствовала. Я послушно выполняла все, что говорил мне Сент-Клер: налила горячую воду в жестяной таз и держала, пока он снимал с руки Руа полотенце и ловко промывал рану.
– Она не такая серьезная, как я думал. Пуля только задела руку, – сказал он. – Это быстро заживет.
Темнокожая женщина пошевелилась в тени, и по комнате пронесся ее вздох.
– Повязку.
Разорвав простыню на полосы, я подала их ему. Пока он перевязывал раненую руку, я чувствовала, что насмешливые глаза Руа все время наблюдают за мной.
– Ты хороший доктор, Сент, – усмехнулся он, – а твоя ассистентка холодна, как хирургический инструмент.
При этом замечании, высказанном специально, чтобы досадить мне, кровь бросилась мне в лицо, но я спокойно стояла и складывала остатки простыни. Когда перевязка была сделана, Руа сел на кровати, опустив на пол ноги, обутые в сапоги. Я отвела глаза, чтобы не видеть тонкого загорелого лица, которое, несмотря ни на что, не переставало притягивать меня.
– Осторожно, – предупредил его Сент-Клер, – ты потерял много крови. На, выпей бренди.
Он выпил, затем посидел, опустив голову на руки, в ожидании, когда бренди вернет ему силы. Я смотрела по сторонам – куда угодно, – лишь бы не видеть фигуру Руа Ле Гранда, сидящего на постели Таун. Я смотрела на отмытый пол, на безвкусный календарь на стене, на голубого пастушка на полке. Около пастушка я увидела пистолет, наполовину торчащий из роскошной кожаной кобуры. А возле него лежал украшенный камнями кнут Сент-Клера, и рубины на нем горели в свете лампы, как глаза дьявола.
На лице Руа появился румянец, и он встал, но ноги его, не слушались, и он бы упал, если бы Сент-Клер не подставил ему руку.
– Тебе лучше переночевать в доме.
– Нет.
Сент-Клер пожал плечами.
– Где Сан-Фуа?
– Под магнолией.
– Тебе нельзя идти к ней пешком, начнется кровотечение…
– Ее можно подвести к двери.
Сент-Клер повернулся ко мне:
– Эстер, подержите его под руку, пока я приведу лошадь.
Но прикоснуться к Руа сейчас было выше моих сил. Вместо этого я предложила:
– Я сама схожу за Сан-Фуа, – и быстро вышла за дверь. Но прежде я успела увидеть, как насмешливо сверкнули зеленые глаза на белом лице Руа.
На улице в ночной прохладной тишине я на секунду приложила руки к горящим щекам, затем пошла к магнолии за лошадью. Она отказывалась идти со мной, цапала и кусала меня за руки, мотала головой и била копытами, и, пока Руа не свистнул ей через открытую дверь домика, она не позволила мне увести ее с места.