Было уже далеко за полдень, когда мы вышли из ветхой церквушки и направились к сосновой пристани, где в лодке нас ждали Сей и Бой. Мне было жаль. Я хотела прогуляться по острову, у которого – если верить рассказам Старой Мадам – была богатая история и где находилось много отличных плантаций, хотя он и казался состоящим из одних болот и лесов. Я намекнула об этом Сент-Клеру, когда он помогал мне садиться в лодку, но он, прикрывая зевоту узкой ладонью, сказал:
– Так вы хотели бы осмотреть достопримечательности. Еще бы, ведь у учительницы-янки медовый месяц!
Это было все, что он сказал за время всей нашей поездки назад, в Семь Очагов. Он удобно расположился в лодке, серая вода отлично оттеняла аккуратные черты его бледного лица и изящную руку, которой он поминутно прикрывал рот, стараясь унять зевоту. Я подумала, что никогда еще не было на свете такого равнодушного и скучного жениха. Но меня это не волновало. Я опустила руку в воду и, глядя, как солнце дотянулось своими угасающими лучами до болота и покрыло его дрожащую поверхность золотом, думала, как Сент-Клер объявит о нашей женитьбе домашним. Думал ли он, как я, о зловещих намеках, которые вызовет появление у него новой жены, когда могила прежней еще не остыла? Что касается меня самой, то я об этом не волновалась. Старую Мадам и негров я приструню, не шевельнув и пальцем. И только мысль о Руперте тревожила меня – почему-то я чувствовала, что ему не по душе будет эта женитьба.
Я заговорила об этом с Сент-Клером по дороге от причала к дому, но на него этот разговор – как и все остальное – лишь нагнал тоску.
– Мать может сообщить о нашей женитьбе прислуге, – сказал он.
И нетерпеливое пренебрежение в его тоне рассердило меня, но я промолчала. Нехорошо было ссориться с ним, еще даже не переступив порог его дома в качестве его супруги.
В гостиной мы застали Марго, зажигающую свечи, Старую Мадам в ее кресле-каталке и Руперта, который растянулся на ковре перед камином с книжкой. При нашем появлении он вскочил и подбежал ко мне.
– Вас не было целую вечность, Эстер! – упрекнул он. – Ты привезла мне конфет?
Я вручила ему пакет с леденцами, купленными Сэем, пока мы были в церкви, и он снова разлегся на полу, изучать его содержимое, не обращая внимания на отца, который подошел к камину и облокотился на него.
Старая Мадам вежливо спросила:
– Купили вы мула, мадемуазель?
Прежде чем я успела что-то сказать, ленивый голос Сент-Клера произнес:
– Мисс Сноу и я поженились сегодня.
В комнате вдруг стало так тихо, что слышен был только треск поленьев в камине. Я увидела, как взмахнула ручками Старая Мадам и сложила их на животе, увидела также, как Марго замерла на месте перед резным комодом с поднятой над головой лампой. Руперт же, забыв о конфетах, поднял на меня испуганные глаза.
Затем Старая Мадам прокашлялась.
– Это правда? – обратила она к сыну пустые глаза.
Он протянул:
– Стану я шутить по такому поводу.
Ее глаза переползли обратно ко мне, оглядели меня с ног до головы, и мне были хорошо известны мысли, что завертелись в ее мелком мозгу. Эта безродная особа в простой одежде – Ле Гранд! Хозяйка Семи Очагов! Я совершенно спокойно тоже смотрела ей в глаза. Я не собиралась дать себя запугать этой старой обжоре. Так что, когда она первой опустила глаза и проговорила: "Добро пожаловать в нашу семью, мадемуазель", – я ощутила победную дрожь.
Я коротко поблагодарила ее и повернулась к Руперту, который поднялся и стоял, зажав в кулаке пакет с леденцами. Я протянула ему руку и сказала:
– Ты тоже рад за меня, Руперт?
Он долго смотрел на меня, его глаза были презрительно прищурены, на лице – гаев, он так был похож на Руа, что я ощутила болезненный укол в сердце. Но он только тихо сказал: "Не думал, что ты можешь так со мной поступить, Эстер", – и, не приняв моей руки, прошел мимо меня вон из комнаты.
"Ох, ладно! – подумала я. – Уговорю его после" – и повернулась к выходу, чтобы пойти к себе в комнату, снять там шляпу и накидку. Тут я заметила, что Марго все еще неподвижно стоит на месте перед канделябром на резном комоде, и воспоминания о ее вечно высокомерной враждебности взорвали меня.
– Нечего стоять и разглядывать меня, Марго. Занимайся свечами.
– Хорошо, мисс Сноу.
– И запомни, пожалуйста, я – миссис Ле Гранд.
– Хорошо, мадам.
– И не "мадам". Просто миссис Ле Гранд.
– Хорошо, миссис Ле Гранд.
Я поднялась по лестнице, на повороте снова обернулась.
– И когда пойдешь на кухню, сообщи остальным слугам, что сегодня я вышла замуж за мистера Ле Гранда.
Я стояла, пока не услышала ее неохотное: "Хорошо, миссис Ле Гранд" – и пошла дальше, так, чтобы ей было ясно – и Старой Мадам тоже, – что у меня нет ни малейшего намерения мириться с каким-нибудь иным положением в этом доме, кроме того, что теперь принадлежит мне по праву. И должна признаться, что, проходя по верхнему залу, я испытала настоящий вкус торжества – впервые в жизни я была "кем-то" – я шла по своему собственному коридору, у меня есть свои собственные слуги, которые обязаны подчиняться моим приказам; сироте, выросшей в бедности, которая только тешила себя мечтами о счастье, не веря, что они когда-то сбудутся, мне почти не верилось в то, что для меня это стало реальностью.
Однако я сознавала, что род Ле Грандов тоже приобрел кое-что ценное. Я принесла запас жизненных сил этому семейству, вырождающемуся от паразитического образа жизни, энергию и трудолюбие – этим аристократам, неспособным трудиться. "Нет, – сказала я себе, – не только я заключила выгодную сделку".
Сняв шляпу и накидку и приведя прическу в порядок, я отправилась в комнату Руперта, чтобы помириться с ним. Он сидел у окна, положив подбородок на руки, и смотрел в сумерки. Когда я вошла, он встал и повернулся ко мне.
– Зачем ты пришла, Эстер?
– Я пришла, потому что хочу стать твоим другом. Его улыбка была презрительной, но детской улыбкой.
– Я не сумасшедший.
– Ведь тебе не понравилось то, что я… – я запнулась.
– Что ты вышла за папу замуж?
– Да. Почему ты так, Руперт?
Он стал водить по протертому ковру носком старого ботинка, и, опустив глаза, внимательно наблюдал за этим своим движением. Минуту он стоял так. Затем выпалил:
– Папа всегда все забирает себе. Никому ничего не оставляет.
– Но это же ерунда. Он и женился-то на мне, чтобы удержать в Семи Очагах – для тебя.
В его смехе послышалась осведомленность о чем-то отталкивающем, невообразимая для такого юного существа.
– И ты этому веришь, Эстер? Ну так это неправда. Ты нужна ему самому – он испортит тебя, как и все остальное; ты больше не будешь такой, как прежде.
Так, значит, его напугало, что эта женитьба уменьшит мою привязанность к нему, и я подошла к нему, обняла за плечи и поклялась, что этого ничто не сможет изменить. Сначала он вызывающе смотрел на меня, но когда я стала говорить о своих планах сделать из Семи Очагов место, которым он мог бы гордиться, то почувствовала, что напряженность в его теле исчезла, и немного погодя он, покраснев, прижался щекой к моей щеке и сказал: "Если ты изменишься, Эстер, у меня никого не останется". Пока он умывался перед ужином, я раздумывала над его словами. Странно, что и Руперт говорил об одиночестве.
Мой первый ужин в качестве хозяйки Семи Очагов своей тоской ничем не отличался от всех предыдущих трапез. Старая Мадам с безобразным чавканьем удовлетворяла свой жуткий аппетит, что было гораздо более важно, чем появление у нее новой невестки. А новобрачный? Он развалился на стуле, не проявляя ни к чему ни малейшего интереса, словно первый ужин с молодой женой – самое незначительное событие в его жизни. Только Марго слегка обращала на меня внимание; но настолько высокомерно, что, будь я новоявленной невестой в этом доме, была бы запугана до смерти.