И все-таки, уже добежав до своей комнаты, я была охвачена чувством безнадежности. Чтобы избежать кошмара, я должна оставить Семь Очагов, но к Семи Очагам я была крепко привязана – привязана будущим Дэвида и Руперта, которому они должны принадлежать; привязана своим рисом и хлопком; и больше всего привязана чем-то, что сильнее меня, что не позволяет мне скитаться по свету с Дэвидом на руках, бездомной и отверженной.
А если заставить Сент-Клера исчезнуть из Семи Очагов? Как только такое решение проблем возникло в моем воображении, я сразу представила себе Семь Очагов, свободные от хозяина; но холодная логика разбила эту идею. Каким образом могла я избавить это место от его присутствия? Или я верила, что неведомый и далекий Бог ударит в него молнией и высечет его из моей жизни?
Прислонившись к двери, я рассмеялась при этой мысли, и смех прозвучал горько и зловеще в темноте комнаты. Нет, в это я не верила. "Бог мне не поможет, – сказала я себе. – И почему он должен делать это? Этой паутиной я оплела себя сама. Сама должна из нее и вырваться".
Глава XXIV
Эту ночь мне никогда не забыть. Как я лежала на кровати, ворочаясь без конца, поднималась и сидела у окна, глядя в него невидящими глазами, я напоминала себе одну старуху, что жила неподалеку от нашего приюта. С трясущейся головой, она обычно сидела у себя во дворике с кучей лоскутков для одеяла на коленях и постоянно перебирала их, пытаясь составить узор, но всегда безуспешно. Так и я в ту ночь пыталась составить план, как освободиться, но не жертвуя при этом тем, чего я добилась тяжким трудом.
Но даже размышляя над таким планом, я чувствовала, как это безнадежно. "Ведь кто, – спрашивала я себя, – перебирая один случай за другим, кто поверит обвинениям, которые я могла выдвинуть против Сент-Клера?" Не иначе как за игру воображения примут мои догадки о смерти Лорели, и о его охотном согласии на условия ее завещания, о подлинных причинах женитьбы на мне? И даже если к моим подозрениям прислушаются, как я смогу доказать их? Даже этот Хиббард, сам обвинивший его, вряд ли станет помогать мне.
Но из всей путаницы этой бессонной ночи я все же кое-что вытянула. Это касалось Таун. Сидя у окна и наблюдая, как ночное покрывало поднимается и приоткрывает лицо спящей природы, я вспомнила слова из завещания Лорели, и они подсказали мне, как я могу избавиться сама и избавить Семь Очагов от Таун.
Я внимательно повторяла эти строки: "… может оставаться на плантации Семь Очагов до тех пор, пока пожелает, и должна получать кров, пищу и одежду". Но что если Таун больше не пожелает оставаться в Семи Очагах? Что если по собственной воле покинет эти места? Тогда это условие Лорели мне уже не надо будет выполнять, а Семь Очагов будут избавлены от нее самой и от того, что влечет за собой ее присутствие здесь.
Да, я должна позаботиться о том, чтобы Таун по своей воле покинула Семь Очагов, и заняться этим надо сегодня же, как только Сент-Клер уедет в Саванну, куда он собирался, как мне было известно, потому что я слышала, что он приказал Вину быть готовым отвезти его в Дэриен.
Поднявшись, как обычно, в шесть часов, я пошла на кухню отдать распоряжения насчет завтрака. После этого я снова стала обучать Тиб ухаживать за Дэвидом. Это было довольно утомительно, но в тот день я наконец была вознаграждена и с облегчением отправилась за подносом для Руперта, который в тот день проснулся снова слабым и вялым. Наверняка через день-другой я смогу оставить Дэвида на Тиб, если мне придется ехать в Саванну.
Только я принесла поднос с едой Руперту, который сидел в кресле у окна, безо всякого интереса глядя в сад, как вошла Марго и сообщила, что Сент-Клер желает видеть меня в гостиной. Повязав Руперту салфетку и задержавшись, чтобы уговорить его приняться за обед (последние дни у него был плохой аппетит), я пошла в гостиную, где Сент-Клер, разодетый как франт, ожидал, стоя у камина, на пороге остановилась и нетерпеливо спросила:
– Вы хотели видеть меня?
– Да.
Я подождала, пока он заговорит, но он не торопился, я так же нетерпеливо бросила:
– Слушаю вас?
– Я хочу знать, когда вы собираетесь продавать рис и хлопок?
– Как только смогу отправиться в Саванну.
– И это будет?.. – он оставил вопрос незаконченным.
– Как только я смогу оставить Руперта и Дэвида.
Он отмахнулся.
– Ну, надо поторопиться. Мне чертовски нужны деньги.
– Я уже сказала, как только смогу. – Я прекрасно понимала, несмотря на спокойный тон, что он пытается давить на меня, и меня это раздражало. – И вы можете быть уверены, что получите свою долю.
Его презрительный взгляд скользнул в мою сторону.
– Кстати, вы можете сказать, какова она может быть?
– Как я могу сказать, если еще не знаю, сколько получу за рис и хлопок?
Он секунду помолчал, затем протянул:
– Ну, я думаю, достаточно.
– А какую сумму вы считаете достаточной? – саркастически спросила я.
– Мне вряд ли будет достаточно какой-то жалкой суммы. У меня есть определенные обязательства…
– Но вы уже заняли из денег Руперта на их уплату.
Он вновь пожал плечами, словно речь шла о чем-то незначительном, но я отлично поняла, как если бы он сказал это словами, что тех денег ему на уплату долгов не хватило. Он их, конечно, проиграл и теперь оказался в таком же положении. Интересно, заплатил ли он Хиббарду?
Но сейчас он стоял, поправляя воротничок и манжеты холеными пальцами, показывая, что собирается уходить. Но когда он с невозмутимым видом направился к двери, я остановила его.
– Подождите минуту, – сказала я. – Нам надо кое-что уладить раз и навсегда – теперь же.
Тогда он обернулся:
– Да?
– Речь пойдет о Таун.
Хотя ни один мускул не дрогнул на его лице, я почувствовала, что внутренне он напрягся; но он лишь спросил и так, словно его абсолютно не волновал этот вопрос:
– Опять Таун? Вы никак не можете отделаться от своей ревности к ней?
Я посмотрела на него с нескрываемым любопытством.
– Так значит, я ревную к Таун?
Его понимающая улыбочка умерила мое веселье.
– Вы всегда ревновали к ней.
Хотя наглость этого утверждения и разозлила меня, но какое-то нестерпимое веселье прорывалось сквозь мой гнев. Я расхохоталась; и, пока я смеялась, он неподвижно стоял, уставившись мне в глаза. Когда мой смех затих, он протянул:
– Вас это забавляет?
– Да, очень.
– А могу я узнать, что же смешного во всем этом?
– Да, – выложила я, – я скажу – и с большим удовольствием. Меня забавляет то, что вы считали меня такой дурой, которая поверит в ваши гнусные россказни о Руа – ведь вы считаете, что я ревную Таун к нему, не так ли?
– В ту ночь, когда вы увидели его на ее постели, – его улыбочка была злорадной и вызывающей, – вы были похожи на жалкую кошку…
Я взорвалась:
– Да. Потому что вы хотели, чтобы я думала о Руа, что он… – я запнулась. – И какое-то время я так и думала. Но теперь я кое-что узнала. Оказывается, это вы всегда ходили к Таун.
– Вы свихнулись? – Его голос ничуть не повысился, только зловещее спокойствие слышалось в нем.
– Нет, я прекрасно соображаю, наверное, впервые со времени вашей женитьбы на мне. Мне все известно.
– И что же Руа наболтал вам?
– Он мне Не говорил ничего. Ему ничего не пришлось мне рассказывать…
– Понятно! Вам просто захотелось закатить сцену. Я смотрела прямо ему в глаза.
– Прошлой ночью я проследила за вами, когда вы пошли к дому Таун. Я видела все – через окно.
Он стоял словно статуя, неподвижная и бездыханная, но я заметила, как глаза его бешено загорелись; но, будучи сама еще в гневе, я не испугалась их.
– И вы еще, – продолжала я, – смеете угрожать моему сыну и мне! Что ж, предупреждаю. Берегитесь, если попробуете нам навредить. Тогда весь свет узнает о вашей извращенной страсти.