Мы сидели над темной водой, пока лягушки и козодои вовсю возвещали о наступлении сумерек, говорили и говорили. Словно перекрытый стремительный ручей прорвал плотину и наконец свободно полился. Все, что мы до сих пор скрывали друг от друга, теперь можно было сказать: и то, что я думала о Руа и Таун, и то, что он об этом знал, но не разуверял меня. Он сказал, как ему была невыносима мысль о том, что я узнаю жуткую правду.
– Как было глупо, – его рука знакомым нетерпеливым жестом рассекла воздух, – думать, что это можно скрыть от тебя. Тысячи раз проклинал себя за то, что не сказал об этом еще до того, как вы с ним поженились. Но тогда, – попытался он оправдаться, – я не верил в то, что ты пойдешь за него. Даже когда Таун хотела предупредить меня, не поверил. Ты всегда была такой холодной и неприступной. Даже той ночью ты была холодна и неприступна.
Я подняла голову с его плеча.
– О какой ночи ты говоришь, Руа?
– Той ночью, когда она стреляла в меня.
Я в изумлении переспросила:
– Ты хочешь сказать, что это Таун ранила тебя?
Он мрачно рассмеялся.
– Эстер, ты что, так и не знала, что произошло тогда в хижине Таун?
– Я решила, что Сент застал тебя там, – медленно проговорила я, вспоминая ту ночь, которая теперь казалась такой далекой, словно в другой жизни, – и что вы поссорились.
– Мои пальцы дотронулись до его руки. – Расскажи, почему Таун стреляла в тебя?
Он отозвался не сразу, а продолжал смотреть на воду; потом рассказал:
– В ту ночь она послала за мной. Ко мне пришел Вин и сказал, что ей срочно надо видеть меня и что это касается тебя. И я отправился к ней. Она сообщила мне, что Сент собирается жениться на тебе. Я посмеялся над ее словами, потому что был уверен, что такое невозможно, что бы Сент ни задумал. – Он замолчал, а потом проговорил голосом провинившегося школьника: – Я до сих пор краснею, как вспомню, как смеялся тогда, Эстер.
– Но ведь не из-за того, что ты посмеялся над ней, она выстрелила в тебя, – сказала я.
– Нет. Это случилось, когда явился Сент, не зная, что я там. Пришел с этим кнутом. Когда я увидел его – этот кнут, – и вспомнил, сколько жизней им покалечено. Моего отца, Сесили, Лорели – и теперь еще посмел думать о тебе. Я чуть не убил его тогда, Таун знала, что я мог это сделать. Вот она и выстрелила.
Я сидела молча, представляя себе те картины, что вызвали в моем воображении его слова. Немного погодя я прошептала:
– Ты сказал про своего отца, Руа. Значит, Сент-Клер всегда занимался этим?
– Дело не только в кнуте, – сказал он. – Но даже ребенком он уже испытывал наслаждение от того, что делал кому-то больно. И он рассказал мне, как восьмилетним мальчишкой Сент развлекался пытками, как однажды отец застал его…
Ослабев от ужаса, я крикнула:
– Но если твой отец знал об этом, почему он вставил Сенту Семь Очагов?
– Ничего подобного! – сказал Руа. – Он поделил поровну все – деньги, землю и дом – между Старой Мадам, Сесиль и Сентом. Но Сенту нужно было все забрать в свои руки, и он не успокоился, пока не добился своего. Со Старой Мадам у него не было проблем – она всегда баловала его; не могла отказать ему ни в чем.
– А что же было с Сесиль?
Сенту пришлось бы отчитаться перед мужем Сесили за ее долю. И все же смерть Боба Кингстона была признана несчастным случаем. О да, Сент большой мастер на такие дела. Никто, кроме Старой Мадам и Сесиль, не знал, что там произошло на самом деле, а Сент знал, как заставить их молчать, даже Сесиль.
– Сент губил все, к чему прикасался. Мой отец почти разорился и умер из-за него, потом и Сесиль. Когда он растратил ее деньги и деньги своей матери, а долги уже могли разорить и его самого, то женился на Лорели. Мне было тогда всего восемнадцать лет. Когда я впервые увидел ее, то мечтал, как мы будем вместе кататься верхом и веселиться. Она была моей ровесницей, такая хорошенькая и жизнерадостная. – Его голос упал. – Но мы так никогда и не повеселились, как я мечтал. После свадебной ночи Лорели больше никогда не радовалась жизни.
– Ты хочешь сказать – этот кнут? – прошептала я.
– Да.
– Но зачем она осталась с ним? Никто не мог ее заставить остаться; почему она не ушла?
– Она любила его, Эстер. О, я не могу объяснить почему, но она любила его до самой смерти. Бывают такие женщины.
– Бывают непростительно глупые женщины.
Он не отозвался на мои слова и продолжал, будто и не слышал их:
– Когда я вернулся с войны, то увидел, что Сент сделал с ней. Он-то откупился и остался дома. Меня не было три года. Когда же я вернулся, то застал Лорели спившейся и полубезумной, а у Таун появились мальчики.
– Она и об этом знала?
– К тому времени она знала уже все, что только можно знать.
– И все же осталась, – сказала я.
Он быстро повернулся ко мне и взял меня за подбородок.
– А чем же ты лучше нее? – спросил он. – Теперь ты тоже все знаешь – о кнуте, о детях Таун, о безумии Сента. И все же ты осталась.
Он крепко держал меня за подбородок, и я не могла отвернуться или отвести глаза. Но мне нечего было ему ответить. Не могла я ему сказать, как много я теперь потеряю, если сбегу; как я могла объяснить ему, что меня останавливала мысль о том, как мне придется здесь бросить то, что заработано с таким трудом; и я, не говоря ни слова, смотрела на него. Он вдруг отпустил мой подбородок, притянул меня к себе и снова заговорил.
– Ты ведь знаешь, что тебе надо уйти оттуда, Эстер? Забирай мальчика и уходили? Ты можешь подать на развод, а когда получишь его, мы уедем на Запад и построим свою ферму. – Он улыбнулся, заглядывая мне в глаза: – Из тебя получилась бы прекрасная фермерша, Эстер.
Фермерша! При этих словах я вырвалась из его объятий, потому что вспомнила всех фермерских жен, которых повидала на своем веку. Они проплывали передо мной чередой, эти тоскливые серые женщины, все – разбитые тяжким трудом и бесконечными родами; и я поняла, что ни за что не стану фермерской женой. Но Руа, приняв мое молчание за согласие, все говорил, прижавшись щекой к моей щеке, и торопливый голос его, казалось, подстегивал время для исполнения его мечты. И я правда уже представляла ту сказочную картину, что он нарисовал: хижина на поляне, долгие дни, полные солнца, и долгие ночи, полные любви. Его мечта была такой зримой и такой чистой; но я, слушая его, только погрустнела, так как помнила и о мучительной засухе, и о кусачих морозах, и о зимах, длинных и холодных. И бесконечный тяжелый труд, и бесконечная борьба за выживание.
Это мне было хорошо знакомо, и воспоминания об этом жгли меня и тогда. Но я убежала от этого. И ни за что не вернусь к такой жизни.
"И все же, – сказала я себе, когда Руа приблизил свои губы к моим и мы заговорили с ним на языке, доступном лишь влюбленным, – почему я не могу иметь в жизни и любовь, и достаток? Наверняка по закону Сент-Клера можно заставить обеспечивать меня и Дэвида. Когда я завтра встречусь со Стивеном Перселлом, то посоветуюсь об этом и узнаю, сколько я потеряю и сколько смогу получить. Конечно, только глупец может ради любви отказаться от всего, чего он добился с таким трудом, а я не была так глупа. Но если бы у меня в жизни были и любовь, и деньги…"
Я ничего не сказала Руа, но, когда его пальцы дотрагивались до моего лба и водили по моим губам, голова моя была занята мыслью о разводе. Даже образ разведенной женщины, какой она мне виделась всегда, не пугал меня – печальная фигура, мишень для пересудов, прозвище "соломенная вдова", которое преследует ее повсюду как позорная тень. Но в тот вечер это все не могло напугать меня, потому что в тот вечер я впервые услышала восхитительный язык любви, впервые в жизни ощутила прикосновение любимой руки к своей груди. И хотя я упрекнула Руа, но меня это совсем не рассердило.
Да. Завтра же поговорю со Стивеном Перселлом о разводе.
Глава XXVI
На следующий день, когда я входила в приемную конторы Стивена Перселла, где по-прежнему щебетали разноцветные попугайчики, словно время повисло бездвижно с тех пор, как я была здесь последний раз; я находилась в самом радужном настроении, и вопрос о разводе занимал меня даже сильнее, чем дела, связанные с продажей урожая. Негр в белом сюртуке сообщил о том, что мистера Перселла нет в городе и что мистер Шарплесс, другой адвокат фирмы, примет меня; мое радужное настроение спустилось, как проткнутый воздушный шар. Хотя я не имела дел с мистером Шарплессом – мое знакомство с ним ограничивалось довольно прохладными поклонами при встречах, – тем не менее я его недолюбливала. Более того, я инстинктивно чувствовала, что он отвечает мне тем же.