Тяжелая дрема заставила его совершить два(2) неудачных похода в туалет, высосать две(2) сигареты и проглотить одну(1) таблетку снотворного.
Он настолько устал, что уже перестал различать явь и видения. У кровати стояла она, с развивающимися волосами, та, имя которой не вспомнить, одна из, и глядела вниз с укором пустыми глазницами, из которых лился рубиновый свет. Он предоставил ей полную свободу действий. Рядом возникло живое тепло, горячее, обжигающее.
Она делала свое дело — высасывала из него жизненные соки.
До последней капли.
Как условились, ушла к рассвету.
Цвета почему-то померкли — первое, что он подумал, придя в себя. Трудно объяснить, похоже на то, как бумага чернеет за секунду до возгорания, вот, а здесь стены квартиры не потемнели, а выцвели, поблекли, стали серыми. Мало того, его руки больше не напоминали о своей органической принадлежности, скорее походили на два оживших куска мрамора, из которых умелый скульптор вылепил пальцы и кисти. Он подумал и решил вот что: он спит.
Хорошо. Стало сразу спокойнее. Правда, в голове крутилась еще одна мысль. Абсолютно все предметы были серыми, а от этого интерьер превратился в монолитные декорации к фильму годов 30-х не раньше. Франкенштейн. Или Дракула. Но как с этим вязался урбанистический оттенок, объяснить затруднительно. Вскоре он бросил думать об этом — он заметил, что дверь в квартиру открыта. Он подошел к порогу и выглянул наружу. В свете продолговатых окон виднелась стоявшая посреди площадки собака. Глаза ее поблескивали фосфором. Животное заметно выделялось на фоне серых стен своим природным цветом. Собака была настоящей. Живой. Собаку не смоет водой, если плеснуть из стакана на шлакоблочный пейзаж позади нее.
Ротвейлер спокойно смотрел Пауку в глаза, раззявив пасть и высунув длинный розовый язык. Зверь был поистине громадным. Собака неторопливо зацокала когтями по бетонному полу, привстала на задние лапы и навалилась всей своей массой на дверь. Паук уловил запах, этот специфический запах. Дверь угрожающе скрипнула и стала поворачиваться на петлях. Этого нельзя допустить, понимал он, ни в коем случае и изо всех сил уперся ладонями в дверь, которая, хотя и замедлила движение, но не остановилась, поддаваясь давлению громадной черной как клякса зверюги. Он кожей ощущал ее теплое влажное дыхание. Дверь прогнулась внутрь, но она же открывалась только наружу все эти пять лет, каким образом она могла развернуться внутрь! Силы подводили его, он застонал от физического напряжения. Тщетно. Собака была во много раз сильнее его. Однако что-то подсказывало, что зверь не причинит вреда. Предчувствия могут обманывать, и он, отпустив ручку, ринулся на кухню схватить нож, сзади послышалось цоканье. Нож оказался картонной бутафорией. Он ожидал, что кровожадная тварь вцепится в горло, но ротвейлер просто лизнул ему руку, — картонка шлепнулась на пол, — он посмотрел на обрубок, бескровный обрубок, на сечении которого должна была выступить багряная мякоть и осколки кости, но нет, ровная поверхность. Собака лизнула вторую руку, тогда он попытался отпихнуть ее ногой, но нога с бумажным шелестом изогнулась в таком положении, что неминуемо сломалась бы — нет. Собака продолжала слизывать его. Он не испытывал и тени сожаления.
5
Пахло марлей. Под грязно-белым потолком колыхались нитки паутины. Он сел в постели, и кровь незамедлительно ударила в голову. Руки были туго запакованы в смирительную рубашку. На ногах повисли колодки из твердой пластмассы, в утреннем свете тускло блестел навесной замочек. Осмотрел себя. Одежда почему-то вся в птичках-цветочках, и вообще, это на нем кофта, с кружевами и пуговками. А поверх кофты — смирительная рубашка. А тапочки приютились у кровати. Он просунул в них ноги и, насколько позволяли оковы, подошел к массивному, вмонтированному в стену зеркалу. Свет бил в спину. В зеркале он увидел печального мужчину, стриженного под ежик, лет сорока, с потемневшей кожей, трехдневной щетиной и поникшим взглядом. Мужчина с вопросом смотрел ему в глаза и, видимо не находил ответа, отчего слегка качал из стороны в сторону головой. Вскоре, поняв, что ничего путного из этого молчаливого диалога не вынести, он отошел от стены и сел прямо на паркетный пол возле двери. Он уже наверняка знал, что дверь заперта и открыть ее можно только снаружи.