- Ух, Ксюха! Вы поглядите на нее!- возмущенно воскликнула Надежда. Обращалась она к Клавдии, но слова ее явно предназначались для ушей уходившей готки. - Внучка называется! Я уже смирилась с тем, что она старшее поколение ни во что не ставит! Но почему она брата своего помянуть, как положено, не желает? Он-то чем такое неуважение заслужил?
Клавдия, сочувственно улыбнувшись, обняла кипящую Надю:
- Не суди, милая, и не судима будешь. Я ведь не сужу нашего Семочку за то, что он мой кулончик с иконкой отказался носить, оттого и погиб! Жалко его, горемычного, но что уж теперь поделать! – Клавдия сердито зыркнула на худого конопатого паренька в черных джинсах и синей куртке, - И Костика не сужу за то, что он, как на дискотеку вырядился, чтобы своего друга в последний путь проводить. Бог нам всем судья!
Перед тем, как уйти, дама с палочкой подошла поближе и спросила:
- Вы кто Семену будете, молодой человек? Друг его? Одногруппник?
Чуть помешкав с ответом, Серый признался:
- Ваш внук меня спас. Я бы гордился иметь такого друга, как он. Но не успел.
Лицо у дамы сморщилось, как от съеденного лимона:
- Не доросли вы еще с таким, как Семен дружить. Вы и мизинца его не стоите, юноша... Впрочем, вам не понять. Кому я объясняю! - добавила она после секундного замешательства.
Смахнув слезу, дама неторопливо поковыляла за остальными.
Когда все ушли, Серый опять подошел к кресту и прикоснулся к нему также, как и девушка готка. Пальцы нащупали чужеродную поверхность. Посветил смартфоном - получилось разглядеть коричневый смайлик, практически слившийся с крестом. Смайлик грустно кривил рот, а из правого глаза катилась слеза. Каждый попрощался по своему, но смайлик? Озадаченно улыбнувшись, Серый направился прочь.
Глава третья. Попечитель-допечитель.
Войдя в прихожую, Ксения аккуратно повесила на вешалку черную кожанку, пристроила бутсы на полке для обуви и включила чайник – новая тонкая куртка ничуть не грела, лишь создавая иллюзию одетости. Дрожа от холода, закуталась в старый палантин из ангорки, накрылась шерстяным пледом и устроилась на диване в гостиной.
Через полтора часа предстояло отправиться на прием к психиатру, а заданную им домашку она так и не сделала. Услышав, как щелкнул на кухне чайник, заварила себе зеленый чай, и тщательно разломав шоколадку на равные дольки, открыла новую тетрадь в линеечку, формата А4.
Немного поколебавшись, четким каллиграфическим почерком вывела первую фразу:
«Док «настоятельно» попросил меня записывать свои мысли и чувства..»
Отхлебнув горячего чая и отправив в рот первую дольку шоколада с мятной начинкой, дело пошло быстрее:
«А потом я должна показывать свои записи ему. Загляните в википедию, док. Дневники – это записи, которые ведутся для себя. Поэтому примите как данность, док, что вы прочтете не дневник, а мое письмо-отчет, адресованное вам и написанное по вашему спецзаказу.
Сегодня я похоронила старшего брата. Больше я никогда не смогу его обнять или ему позвонить. Он был прекрасным человеком. Мне грустно. Определенно, мне грустно.»
Все, хватит с нее откровений! Допив чай, зашла в блестящую от чистоты кухню, тщательно помыла чашку с блюдцем. Затем вернулась в гостиную, поглубже засунула тетрадь в черную мешковатую сумку и, вытащив из-под диванной подушки другую тетрадь, потолще, открыла ее на последней записи. Взяв ручку, принялась строчить, уже не раздумывая:
«Док объяснил мне, что ведение дневника поможет сбалансировать мой эмоциональный фон. Ему, конечно, невдомек, что я уже год выравниваю свой эмоциональный фон без его ведома. И не собираюсь выставлять свои мысли напоказ. Мои мысли – это мое личное дело.
Когда я узнала о смерти Семена, я села за холст и нарисовала брата лежащим на тротуаре в позе сломанной куклы, а рядом с ним парня, которого я сегодня видела на похоронах. Их души связаны золотистой ниткой какого-то соглашения. Что это за соглашение, я так и не разглядела. Шрифт оказался слишком мелким и неразборчивым. Определенно, неразборчивым! О чем и когда они успели договориться?