А утром мама плакала и все повторяла: «ни за что!» в ответ на отцовы увещевания о необходимости сменить работу и временно переменить местожительство. Диалог, перемежавшийся женскими всхлипываниями и мужским кряхтением, состоял из убедительных, по мнению Робы, доводов и, напротив, малоубедительных восклицаний:
— Так и будем все жизнь тесниться в хрущевке…
— И пусть!
— Отдыхать в грязном и душном Крыму…
— И прекрасно!
— А машину так и не сможем приобрести…
— Обойдемся!
— Даже колбасы хорошей купить не можем…
— Докторская! Чем не колбаса?
— Пакеты целлофановые стирать, чтобы использовать вторично…
— Враки! Когда это было…
— Посмотри, как ты одета…
— Я тебе не нравлюсь?!!
Вслед за этим последовала шумная возня, грозившая перерасти в нешуточную потасовку и, как ожидал Роба, с непременным битьем посуды. Но положение спас вновь появившийся однокашник. Он победно тряс каким-то документом, облаченным в пластиковую обертку.
Судя по гневному восклицанию, мА и его собиралась немедленно взять в оборот. Па воинственно забурчал, очевидно, беря старого друга под свою защиту. В свою очередь, тот что-то возбужденно бубнил и выкликивал. Что было дальше — Робе уловить не удалось, поскольку вдруг наступила совершеннейшая тишина…
Позже Роба узнал, что причиной внезапного затишья явился тот самый документ в блестящей обложке, именуемый официально контрактом. Точнее, не сама, бесспорно красивая бумага с многочисленными цветными завитушками и вензелями, а цифра, скромно примостившаяся в нижней ее части. Вначале мА, вероятно, не поняла ее значения, поскольку дважды вслух повторила то, что было написано за цифрой в скобочках и прописью…
Короче, внесенная в контракт сумма вначале ужаснула ее своими размерами, а затем убедила своей основательностью и покупательной способностью. Так пА и стал судовым механиком на одном из крупнейших нефтеналивных судов мира. Через полтора года он должен вернуться домой, если, конечно, контракт не будет продлен. И вот на это Роба втайне основательно надеялся, поскольку жизнь его стала несравненно богаче не только впечатлениями, но и материальной частью его бытия. Ближайшим свидетельством тому был подаренный ему компьютер, напичканный самыми удивительными и разнообразными программами, распахивающими двери в иные восхитительные виртуальные миры и пространства. Теперь он надеялся уже на мотоцикл, да не какую-нибудь «Яву»… А скучать без отца в его возрасте было просто некогда.
Но вернемся к заветному ключу. Этот ключ мог открыть дверь, ведущую в самый таинственный уголок их дачи. Строго говоря, дача была не их, а принадлежала деду Робы, который являлся отцом Андрея Даниловича, то бишь, робиного папы. На летний сезон, уже с конца апреля, их семья переезжала из тесной и душной городской «хрущевки» на природу. В чудесный тенистый ее уголок, который помимо роскошного старого сада со скрюченными от возраста яблонями, включал в себя солидный деревянный дом, кусок древней аллеи, поросшей могучими дубами и кленами, а также часть неглубокого извилистого ручья, пересекавшего участок аккурат вдоль аллеи.
По преданию в этом месте когда-то находилась огромная панская усадьба. Потом, после революции, здесь был так называемый механизированный двор, где хранилась и ремонтировалась вся колхозная техника. И уже значительно позднее, в суровые сталинские времена на этой земле было возведено несколько дач, которые государством были переданы различным очень заслуженным людям. Робин дед несомненно относился к их числу, так как на стенах дома висели несколько больших дедовых портретов, и один из них изображал его даже в какой-то красивой форме с погонами и золотистыми галунами. Форма была явно не военная, но, судя по ее регалиям, атрибутам и орденам, дед имел солидный государственный чин. Имя деда также было необычным и лишь подчеркивало его ученость — Даниил Модестович.
Дача полностью отдавалась в пользование робиной семьи, за одним лишь небольшим, но существенным изъятием. Второй этаж дачи полностью был занят громадным кабинетом деда, доступ в который был запрещен всем, без исключения. Даже робин пА принял это условие совершенно безропотно и с полным пониманием. Что же касается мА — то, пожалуй, посетить дедов кабинет ее нельзя было заставить вообще ни за какие деньги. Она вполне серьезно считала деда колдуном и запрещала Робе даже общаться ним наедине. Правда, не совсем открыто, побаиваясь гнева пА, но зато настойчиво и целеустремленно. И оттого, естественно, запретный плод был еще желаннее и слаще.
Именно после общения с дедом и побывав внутри запретной зоны при попытке прибраться в кабинете с ведром и тряпкой, мА, будучи ранее неверующей, вдруг повесила в углу спальни икону с изображением бородатого святого с добрыми глазами. И время от времени зажигала под ней чадящую лампадку и крестилась в ее сторону, сгибаясь в легком полупоклоне. Хотя постов она не соблюдала, в церковь ходила только по большим религиозным праздникам за компанию с двумя соседками и, по наблюдениям Робы, молитв не знала и не молилась.
Дед лишь усмехался в свои прокуренные усы, но не затевал по этому поводу никаких разговоров. Кстати, курил дед не воспетую романтикой трубку, а исключительно толстые и очень вонючие сигары, и где он их добывал так и осталось навсегда загадкой. Он охотно общался с Робой (но только не в своем кабинете), рассказывал ему удивительные истории и показывал всякие занятные вещи и книги. Из общения с дедом Роба лишь понял, что тот был каким-то ученым редкой специальности и занимался преимущественно археографическими исследованиями. Любопытный Роба тотчас выяснил, что археография это специальная историческая дисциплина, ведающая собиранием, описанием и изданием древних рукописей и документов, что показалось ему скучноватым занятием.
Зато по роду своей деятельности дед побывал во многих далеких зарубежных странах. Мексика, Испания, Перу, Гватемала, Египет, Таиланд, Сьерра-Леоне, Камерун — вот некоторые из названий, что запомнил, в общем-то, любознательный внук, и которые посетил в те далекие годы совсем еще не старый тогда ученый. И это при том, что в те времена попасть за рубеж было практически невозможно. На черно-белых фотографиях дед позировал в диковинных нарядах и странных головных уборах с загадочными предметами в руках. Иногда рядом с ним стояли представители различных земных рас, глядящих в объектив фотоаппарата испуганными непонимающими глазами в напряженных позах, будто ожидающих, что из черного зрачка непонятного приспособления в руках чужеземца выпрыгнет нечто неожиданное и страшное.
Дед, впрочем, не любил делиться впечатлениями и воспоминаниями о своей прошлой деятельности и почти ничего Робе об этом не рассказывал. Зато он охотно делился разнообразными познаниями в различных областях, к которым, казалось, и не имел никакого отношения.
Причем, знания подавались не просто в виде скучных истин и сухих безмолвных формул, а, непременно на живом интересном примере, с примесью юмора.
Именно таким образом Роба освоил простейшие методы пространственно-логической математики, хотя официально такая наука в числе других и не числилась.
— Скажи-ка, о высокочтимый Роберт, — высокопарно начинал обычно дед на манер старика Хотабыча.
Роба шутливо принимал задиристый вид и готовность к бою, и происходили увлекательные вещи. А началось все с простейшей, по мнению деда, задачи, которую Роба так и не смог осилить, несмотря на свои математические способности.
— А, сможешь ли ты, о досточтимый Роберт, помочь маленькому бедному паучку добраться до цели по самому кратчайшему пути, — дед начертил на листке бумаги параллелепипед, изобразив в противоположных углах точки А и Б. Он не терпел чужого алфавита, хотя в совершенстве знал несколько иностранных языков.