— Тогда тебе следует перепроверить свои расчеты, потому что ты где-то совершил ошибку, — хмуро сообщила Гермиона. — Ты, конечно, пытаешься показать именно то, насколько ты плохой человек, как сильно прогнил, и почему от тебя следует держаться как можно дальше. Но в итоге вырисовывается образ сильного человека, который сумел побороть свою зависимость. Человека, который не хотел зря волновать друзей и предпочел страдать в одиночестве, лишь бы не мешать чужому счастью. И как бы тебе не было плохо, при этом ты не забывал о Регулусе и ставил именно его выше своих нужд. А наркоманы, между прочим, больше сосредоточены только на себе и на поисках новой дозы. Как бы ты ни старался себя очернить, я вижу в тебе лишь гениального человека с трудным прошлым, но вопреки всем невзгодам и потерям в тебе сохранилась доброта и нерастраченная любовь. Возможно, это слишком громкие слова, возможно, я действительно не знаю об остальных годах твоей жизни, а потому не имею права говорить все это. Но ты самый невероятный человек, которого я когда-либо знала, и никакие твои поступки, никакие грехи, о которых ты не устаешь напоминать, не способны тебя испортить. А я не настолько отличаюсь от остальных, потому что тоже попалась в ловушку твоей внутренней привлекательности и очарования. И знаешь, что? Меня это совершенно не беспокоит!
Высказав все это с некоторой долей ярости, Гермиона смущенно опустила голову и тихо выдохнула, ругая себя за излишнюю откровенность. Она только что почти призналась ему в своих истинных чувствах. Но вспомнив о его совете не бояться и не терять время, Грейнджер решила, что этот монолог был не тем, о чем стоит жалеть. Это нужно было произнести, и пусть она звучала как глупая влюбленная девица, Гермиона знала: он оценит ее искренность и ту порывистость, что она проявила, высказав все это.
— Ох, милая моя девочка! Я бы мог сказать, что сочувствую тебе, что это глупо, что пройдет со временем. Существует так много вещей, которые мне действительно следовало бы сказать, потому что это важно, потому что у общества есть свои нормы и правила, потому что никто не отменял существовании морали. Но я сам завяз в том же болоте, а потому не мне тебя учить! — наполовину грустно, наполовину радостно произнес ее незнакомец, и этого было более чем достаточно, чтобы Гермиона поняла: ее странные чувства, на существование которых она так открыто намекнула, были взаимны. От понимания этого вдруг стало совершенно легко и весело.
— Я спою тебе что-нибудь, но только после твоего выступления, — широко улыбаясь, весело произнесла Гермиона и снова направилась в сторону своей комнаты, не обращая внимания на взгляды остальных студентов, наблюдающих за ней.
— О черт, как же мне нравятся эти повелительный нотки, в твоем голосе! Думаю, пришло время вспомнить главный собачий гимн Игги Попа, — понизив голос почти до интимного шепота, шумно выдохнул мужчина.
Гермиону немного напрягло такое сочетание предложений, и когда она услышала песню, то поняла, что ее беспокойство было полностью оправдано. Конечно, она уже слышала и менее приличные песни, но ни одна из них не звучала в исполнении этого голоса, будоражащего все внутри. Гермиона списывала все это на неравнодушие к самому обладателю этого голоса, но понимала, что подобные ощущения появлялись не у нее одной, иначе «Мародеры» не были бы настолько успешными в свое время и не привлекли бы внимание сейчас, когда люди начали о них забывать. Гермиона, все еще не отойдя от легкого помутнения после услышанного, не смогла придумать ничего лучше, чем ответить на это песней Бонни Тайлер. Нервный выдох и приглушенное ругательство, довольно четко выразившее мнение мужчины, очень порадовали Гермиону. И она посчитала, что ее небольшая месть все-таки удалась.
Во время очередной тренировки группы поддержки, Гермиона была крайне занята, погрузившись в изучению дополнительного материала по магнетизму и выписывая некоторые важные детали себе в тетрадь. Но стоило телефону привычно завибрировать, и она, не отвлекаясь от своего важного дела, ответила на вызов. Но услышав в динамике смутно знакомый женский голос, мысленно отругала себя за то, что не смотрит, кто именно звонит. Выслушивая Нарциссу, которая теперь решила лично предложить ей место модели, Гермиона прибавила в тетради пометку установить на звонки от ее незнакомца мелодию из сериала «Доктор Кто».
— Все это лишь глупые оправдания! — с явным намеком на недовольство фыркнула Нарцисса, когда Грейнджер начала объяснять, что не может принять ее предложение по ряду многих причин. — Вопросы с зачетами и экзаменами можно решить. Важнее другое! Скажи, Гермиона, ты сама хочешь попробовать себя конкретно в работе модели?
— Я не думаю, что эта идея…
— Мой кузен утверждает, что ты невероятно сообразительная девушка. Но сейчас мне начинает казаться, что ты его просто чем-то околдовала, — не позволив Гермионе договорить, несколько раздраженно заявила Нарцисса. И Грейнджер, недовольно поджав губы, невольно посочувствовала тем моделям, которые удостоились критики миссис Малфой. — Дам тебе возможность реабилитироваться в моих глазах. Итак, Гермиона, я спрашиваю: хочешь ли ты попробовать? Меня не интересует, что ты думаешь по этому поводу, какие причины не позволяют тебе согласиться, или какова вероятность того, что ты опозоришься во время показа. Хочешь ли ты поучаствовать или же нет? Надеюсь, ты смогла осознать весь смысл моего вопроса.
Гермиона открыла рот, собираясь было честно заявить, что она нисколько не заинтересована в предлагаемой работе. Но вдруг вспомнила слова ее незнакомца, его яркую пропаганду того, что нельзя упускать момент и жалеть лучше о случившемся. Гермиона подумала о том, сколько всего он сам успел совершить за свою жизнь. Образование, безусловно, оставалось для нее по-прежнему на первом месте, как и мечта стать известным ученым, но это ведь не означало, что она должна полностью отрешиться от реального мира и похоронить себя в библиотеке. Нужно было жить и радоваться жизни, а не чахнуть над задачами по физике, говоря себе, что развлечься всегда успеется. Именно эту истину ей пытались втолковать остальные ровесники, которые не так сильно парились из-за учебы, как она, но только ее знакомому по переписке удалось объяснить эту мысль почти играючи, но так, чтобы ею было просто невозможно не проникнуться.
— Я хотела бы! — сглотнув, быстро произнесла Гермиона, не давая себе времени передумать.
— Вот и прекрасно! Показ назначен на двадцать третье декабря, а репетиции для тебя начнутся за неделю до этой даты. Со всеми остальными препятствиями мы как-нибудь разберемся! — воодушевленно произнесла Нарцисса.
— Но я соглашусь участвовать только при одном условии, — нервно сглотнув, торопливо вставила Гермиона, не желая сдавать оборону так легко. — Вы сделаете такое же предложение Джинни, и я знаю, что она обязательно согласится. Без этого я отвечу отказом! — бросив быстрый взгляд в сторону подруги, твердо произнесла Грейнджер.
— Ах, теперь я понимаю, что именно в тебе так его зацепило. Милая пай-девочка с властным характером и внутренним стержнем — разумеется, он не мог пройти мимо.
— Это значит, что вы согласны на мое условие? — не поддалась на такую открытую провокацию Гермиона.
— Передай, пожалуйста, Джинни, что я предлагаю ей место модели. Если вы обе согласны, напиши мне, и мы договоримся о встрече, во время которой обсудим все остальные важные вопросы. Мой номер у тебя теперь есть. Буду ждать сообщения!
Как и следовало ожидать, Джинни зависла на несколько минут, медленно осознавая, что именно ей сообщила подруга. Гермиона даже начала подозревать, что все эти прыжки, которые исполняет Уизли, как-то неблагоприятно влияют на деятельность мозга. Однако вскоре выяснилось, что ступор вызвало добровольное согласие Гермионы на ту работу, которая ее никогда не интересовала. Джинни так крепко обняла ее в порыве благодарности, что Грейнджер всерьез начала переживаться за свои ребра. Счастью Джинни не было предела, и Гермионе думалось, что стоило согласиться на предстоящие пытки только ради этой яркой улыбки на лице подруги.