Ты — взрывоопасная смесь страсти, азарта и сиюсекундного желания. И никто не способен этому сопротивляться!
Как только прозвучало последнее слово, Гермиона крепко зажмурилась и закусила губу, борясь с желанием застонать вслух. Она никогда не произносила ничего подобного, и уж точно не давала себе ни шанса для подобных фантазий. Откуда появились эти слова, было тайной мироздания. Ко всему прочему ей было стыдно, а щеки и уши просто горели, словно у нее на голове пылал целый костер. Предательское воображение рисовало перед внутренним взором картинки, соответствующие содержимому ее небольшого монолога, и Гермиона чувствовала себя немного оглушенной и слегка возбужденной.
— Очень на меня похоже, но ты упустила одну деталь. Я обожаю доводить своих партнерш до такого состояния, когда единственное, что они могут сказать, это мое имя. Не просто сказать, а простонать: громко, вызывающе, сорванным от предыдущих стонов голосом, — спустя целых пятнадцать секунд обоюдного молчания, еще более хрипло раздалось в динамике. От этих хриплых ноток по спине пробежались мурашки, и Гермиона сильно сжала колени, нервно сглотнув. — Тем не менее, должен заметить кое-что еще не менее важное: я могу быть и нежным любовником. В таком случае все мое внимание сосредоточено только на девушке и на ее удовольствии. Как ты и сама заметила, не важно где и когда, но кровать все-таки немного предпочтительнее. Все начинается с мягких поцелуев. Медленных, едва ощутимых прикосновений к каждому миллиметру обнаженной кожи. Одежда исчезает не скоро, а когда исчезает, это уже наслаждение. Но потом начинается долгая и нежная пытка. Я ведь уже как-то упоминал: мои пальцы способны на очень-очень неприличные вещи. Только представь, что может мой болтливый язык! Это сводящая с ума сладкая мука, которая, словно бы длится уже целую вечность, хотя на деле только пару часов. Я ведь довольно опытен, так что знаю, как довести девушку до исступления. Но сам держусь достаточно долго и сдаюсь только после двух-трех ее оргазмов. Однако если ты думаешь, что это финал, то ошибаешься, потому что у меня достаточно выносливости, чтобы продержаться не меньше часа. А уже потом, когда сознание наконец-то немного прояснится, думать о каких-то других мужчинах будет невозможно.
С каждым новым предложением его голос становился все ниже и все более раскатистым. Дышать ровно не получалось, и сердце стучало так сильно, словно хотело пробить грудную клетку и сбежать к тому, кто с такой легкостью мог влюбить в себя лишь парой фраз. Гермиона нервно сжимала пальцами покрывало и ненавидела свое тело, поддающееся естественной реакции на подобные разговоры. К несчастью, разум тоже начинал отказывать, и все мысли текли лишь в одном направлении, что было для Гермионы совершенно неожиданным открытием. Ни с кем и никогда она еще не теряла контроль над мозгом.
— Хотелось бы убедиться лично в том, что это не только громкие слова, — почти бездумно удалось произнести Гермионе, пока ее взгляд невидяще скользил по стенам комнаты.
— Черт подери, как бы я сам хотел доказать тебе это! — то ли простонал, то ли прорычал в ответ ее телефонный собеседник. — Молю тебя, умная девочка, не продолжай… Мое сердце и так порядком износилось за эти сорок лет, а ты так успешно переманиваешь его к себе. Неужели тебе совсем меня не жаль? — с едва уловимым отчаянием произнес он.
— К чему тебе это сердце? Лучше возьми мое, оно еще такое молодое и глупое. На нем есть пара царапин, но они почти незаметны. Оно прослужит тебе еще сорок лет, а может и дольше, если ты не захочешь от него избавиться, — смаргивая наворачивающиеся на глаза слезы, едва слышно произнесла Грейнджер, крепко прижав телефон к лицу.
— Гермиона, пожалуйста, не играй со мной. Я слишком легко влюбляюсь, а ты слишком прекрасна, и только глупец не полюбит тебя, — впервые обратившись к ней по имени, непривычно резко произнес Сириус, но слышалось в этом больше мольбы, чем злости или раздражения, которые были бы уместны в такой фразе.
— Я не играю! — зажмурившись, выдохнула Гермиона, зная, что не имеет права дольше молчать. И она решилась сказать правду, потому что все это следовало либо навсегда прекратить, либо дать шанс этому притяжению. — На самом деле я такая глупая-глупая-глупая, маленькая девочка. А ты слишком невероятен. Ты улыбаешься, хитро щуришься, и люди падают к твоим ногам, навеки покоренные. А тебе все равно, потому что это так не важно. Подумаешь, влюбил в себя толпу! Ох, вы посмотрите, эти мужчины слишком сосредоточены на женщинах, влюблю-ка я и их в себя. Натуралы? А разве их ориентация имеет значение? И я тоже среди этой толпы, потому что не влюбиться в тебя невозможно. Почему, Сириус? Почему в мире существуют люди, подобные тебе?
— Тебе нужно поговорить с Римусом! — совершенно не к месту заявил Сириус.
— Неужели ты не можешь сам сказать о том, что тебе не нужны отношения со студенткой, которая умудрилась в тебя влюбиться? — стирая бегущие по щекам слезы, сипло спросила Гермиона, ощущая отчаяние из-за всего происходящего.
— Я не лгу тем, кто мне дорог, девочка. И я не могу сказать этого, потому что это было бы ложью. Я ведь говорил о том, что легко поддаюсь любым соблазнам, легко влюбляюсь. А еще мне плевать на социальные нормы, на мораль и нравственность, если это мешает мне получить то, чего я хочу. А я хочу тебя и не смогу отказать тебе, если ты сейчас скажешь, что готова попробовать. Однако есть кое-что еще, о чем я тебе не рассказывал. Не смогу рассказать, хоть и прошло двенадцать лет. Поэтому очень тебя прошу: не спрашивай! Только не об этом… только не меня… — Последние слова прозвучали с каким-то надрывом, словно ему было трудно произнести даже это.
— Что бы ни рассказал профессор Люпин, это ничего не изменит, — сглотнув, твердо заявила Гермиона, хоть и ощутила знакомое дыхание страха.
— Нельзя давать такие обещания, моя девочка. Чувства и эмоции не поддаются контролю, даже если ты коренной англичанин, — с каким-то невеселым смешком заметил Сириус.
— Именно поэтому я имею право делать такие заявления! — прикусив губу, уверенно отрезала Гермиона.
— Я недавно, буквально вчера, написал одну песню. Хочешь послушать? — немного помолчав, внезапно предложил он.
— Только если ты хочешь спеть ее мне, — слабо улыбнувшись, мягко отозвалась Гермиона.
— Ты же знаешь, девочка: для тебя все, что угодно. Я бы даже достал тебе звезду с неба, если бы она уже не была в твоих руках, — негромко рассмеявшись, отозвался Сириус, и Грейнджер сама вдруг широко заулыбалась. Теперь эта шутка казалась чем-то совершенно естественным. А Гермионе думалось, что если в ее руках действительно самая яркая звезда южного неба, то это ценнее любых богатств этой Вселенной.
На разговор с Люпином Гермиона решилась не сразу и выждала целые сутки, прежде чем отругать себя за трусость. Она понимала, что это еще один шанс, еще одна возможность отступить. Вот только шаг назад в этом случае означал, что общение с Сириусом Блэком навсегда прекратится. А Гермиона не хотела, чтобы ее признание оказалось лишь пустыми словами. Но ее не покидало плохое предчувствие, потому что ей казалось, что Люпин действительно может рассказать нечто ужасающее. Например, что на самом деле никакого Сириуса Блэка не существует, зато есть актер, для которого была придумана эта роль, и этот актер появлялся на публике, представляясь автором популярных научно-фантастических романов. А настоящий писатель был какой-то скучной, невзрачной личностью. Конечно, это была самая глупая из всех возможных теорий, но переживания подталкивали и не к таким мыслям.
В конце концов, Гермиона решительно тряхнула головой и, выяснив, что у профессора социологии свободная пара, направилась к кабинету Люпина. Сегодня утром профессор МакГонагалл, которая так же была деканом факультета физики, сообщила Гермионе ту новость, которую она ожидала услышать. За обедом Джинни тоже пожаловалась на то, что теперь ей придется временно прервать свою деятельность в группе поддержки, чтобы было больше времени для подготовки и сдачи зачетов, а затем для участия в репетиции показа. И поскольку ближайшие дни обещали быть слишком насыщенными, Гермиона посчитала, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы наконец расставить все точки на законные места.