За все годы он лично с Президентом не встретился ни разу, если не считать приемов и фуршетов. Но поручения его выполнял. Основное, что он сделал, — возглавил разработку Налогового кодекса. Идея была простой — вместо множества различных законов, постановлений и инструкций, содержание которых не знал полностью никто, принять один-единственный закон. Вот вам правила игры, и давайте теперь жить честно. А я эти правила сделаю справедливыми. Уж кто, как не он, знал все лазейки в налоговых делах.
— Ты не отвлекайся, — напомнил ему внутренний голос, — твои благие намерения не тебя, а людей в тюрьму привели.
Но он же не виноват, что так получилось. Ему и в голову не могло прийти, что спустя пять лет силовики возьмут и протащат через Конституционный суд концепцию, что, мол, оптимизация налогов — есть уклонение от уплаты налогов. И начнут разорять компании, которые им приглянулись, устроят новый передел собственности и в итоге поставят всю экономику на грань коллапса.
— А разве я тогда не встал им в оппозицию? Публично! Рискуя не только должностью, но и свободой?
— Э-э, нет! Ты с кем кокетничаешь? Кого пытаешься обмануть? Меня — твой внутренний голос? Ты, дорогой, прекрасно просчитал, что именно публичность твоей оппозиции делала тебя неприкасаемым. Ты зарабатывал очки на обоих фронтах. Для тех, кого сажали, ты вроде был защитником. Для тех, кто сажал, — ты был свидетельством демократии в стране, олицетворял свободу слова. Когда им напоминали про тридцать седьмой год, они отвечали, да о чем вы говорите? У нас же есть Советник Президента, который... А решаем не мы, суд...
— Ну суд они контролировали. Это — не моя вина!
— Ага, но в отставку-то ты не подал!
Это была правда. В отставку он не подал. Уговаривал себя, что отставка — это только шум на пару недель. А так, оставаясь внутри системы, он еще поборется. Побороться он не успел. Президент стал мешать силовикам. Задумал кадровую чистку. Начал готовиться. Но опереться ему было не на кого. Для бизнеса он стал врагом, для демократов — противником, для своих же силовиков — слабым звеном. Его отравили. Это, конечно, была ошибка ястребов. Тут уже все поднялись, народ вышел на улицы, и «технический» Премьер-министр автоматически стал лидером толпы. Своего шанса Премьер не упустил. И стал следующим Президентом. Человека же, как и всех, кто работал в Администрации, попросили уйти. Кто-нибудь вспомнил, что он был в оппозиции силовикам? Никто!
— «Но я же кричал: «Свобода»... — с иронией напомнил слова Галича внутренний голос. — И как прежде, как прежде, век наш пробует нас, можешь выйти на площадь, смеешь выйти на площадь, в тот Назначенный Час!»
Человек подумал, что все-таки, как бы там ни было, ему зачтется, что он хотел сделать людям добро. Не его вина, что не получилось. Может, потом, спустя десятилетия, его оценят?
А что еще было в жизни? Сын вырос. Женился, у него своя семья. Был ли он ему отцом? Да, в том смысле, что кормил, одевал, помог получить образование. А родственной душой? Другом? Некогда было. И жене — чужой. Хороший, близкий, заботливый, но чужой. И ученики все разлетелись. Никого рядом. Хотя на него в своих работах ссылаются. А на кой хрен быть живым классиком!
Один. Масса людей кругом, сотни телефонов в записной книжке, десятки поздравительных открыток ко всем праздникам, но один. Наверное, не случайно смерть где-то рядом. Ну нет ощущения, что еще кому-то на этой земле нужен. Грустно. Вроде жил не для себя, а...
Ангел Смерти посмотрел на Ангела Жизни.
— Ну что, передаешь его мне? Он готов.