Подумать о том, как она найдет Фиму, Нюня тоже не успела. Однако кое-что в муравейнике она знала уже хорошо (на собственной шкуре испытала, как сказала бы Тихая), кое-что вспомнила из Фиминых рассказов. Например, он рассказывал, что все главные помещения муравьев - камера матки, камеры яичек и куколок находятся где-нибудь в середине и что там чаще ходы и больше снуют муравьи. А что камеры отбросов, наоборот, всегда с краю.
Кое-что ухватила Нюня и из рассуждений дяди Люды, что муравьи очень быстры и что один из пяти уж обязательно пробежит мимо Фимы. Почему бы этим пятым не быть Фефешке? Ведь он же... он, в конце концов, виделся с Фимой и был помечен им. Может быть, он даже личный его секретарь и по его поручению прибежал за Нюней? Это было бы расчудесно, но в глубине души на это уж Нюня не надеялась. Ну, пусть даже не так, пусть Фефешка - просто Фефешка, но ведь она, Нюня, не кто-нибудь, а как-никак феномен, умеет видеть в темноте, значит, кому же и искать, как не ей, да еще на руках (в жвалах) у муравьишки!
Наконец, было еще кое-что, чего она не сказала даже дяде Люде, потому что он бы тогда, чего доброго, подумал, что она совсем ребенок и дальше кукол ничего не видит. Однако Нюня была совершенно уверена, что стоит ей спросить Мутичку, ну, или хотя бы представить, что она спрашивает, и Мутичка внутренним голосом ей скажет, куда идти и где искать.
Собственно, в такой последовательности Нюня не думала, а все это как-то сразу, одновременно в ней сидело: эти мысли, надежды, уверенности, чувства. Подумала четко она только одно, что надо звать Фиму и лучше не очень тонким голосом (она ведь знала уже, что ее голос муравьи каким-то образом слышат). Ну, а если все же получится тонко, Фефешка ее защитит или она еще что-нибудь придумает.
Глаза Нюня почти не открывала (уж очень быстро бежал Фефешка), но кричала:
- Фи-и-ма! Фи-и-ма! А-у!
И вдруг совсем близко она услышала:
- Я здесь! Я здесь! А-у!
Тут же Нюня выпрямила ноги, и, словно это было знаком для Фефешки, он затормозил.
- Фима, я здесь! Ты где? - заорала Нюня, уже не думая, тонко или толсто звучит ее голос, и бросилась на Фимин крик.
Но, оказавшись в камере, из стены которой выглядывал Фимка, застеснялась и подошла медленно.
- Привет! - сказал Фимка из своей щели.
- Привет! - сказала и Нюня как ни в чем не бывало. - Ты живой?
- Живо-ой, что мне сделается! - деловитым голосом ответил Фимка.
- А чего это ты там сидишь? Может, у тебя запах кончился?
- Это ты на муравьях писала, да? - спросил Фимка. - Ты здесь одна?
- Нет, нас много, - небрежно сказала Нюня. - Я-а, потом дядя Люда, еще бабунечка, еще бабушка Тихая, только они в мусоре сидят.
- Нюня, ты это... можешь расколупать стенку?
Нюня попробовала, но уж очень крепко была залеплена ниша. Нюня и руками расшатывала, и ногой колотила, и плечом нажимала, аж вспотела - ни в какую! Но в это время подскочил Фефешка, взялся жвалами и выломал проход.
- Ничего себе! - сказал, вылезая и глядя на Фефешку, Фимка. - Елки-палки, да ведь я же его знаю! Ты что, приручила его, что ли?
- Это мой Фефешка! - сказала небрежно Нюня и протянула руку, чтобы красиво опереться на малыша, да чуть не упала: Фефешка уже исчез.
- Ну, где же твой Фефешка? - спросил, улыбаясь, Фимка.
- Прибежит - куда он денется. Он, как бабушка Тихая, туда-сюда, туда-сюда, никакого покоя с ними...
Она бы еще немного пофасонила и своей рассудительностью, и тем, что она, как своя, в муравейнике, но тут увидела, что пробегающий муравей остановился, пошевелил антеннами, направляя их на Фиму, и вдруг бухнул брюхом об пол.
- Бежим! - крикнул Фима, хватая ее за руку. - Не сюда, направо.
Появившийся Фефешка со своей детской назойливостью задержал муравья, а они уже карабкались вверх по крутому тоннелю.
- Держи фонарь, я буду прикрывать! - сказал Фима.
- Фимочка, а куда? - не удержалась от вопроса Нюня, хотя карабкаться было нелегко, она задыхалась, и у нее дрожали коленки.
- Это он из-за моей царапины, - объяснил Фимка. - Не упади! Быстрей! Уже недалеко. Я знаю куда!
Глава 36
Старый знакомый
В тот момент, когда Фефешка, подхватив Нюню, бросился к выходу, Людвиг Иванович кинулся за ними, но не успел. "Реакция не та, стар ты уже, дядя Люда", - сокрушенно подумал он. "Я найду", услышал он голос Нюни - и всё, и они исчезли во тьме муравейника.
Вот тут, впервые за всю свою жизнь, Людвиг Иванович без шуток, прибауток и стихов, а беспомощно и нудно стал ругаться на Нюню, на Фиму, на свою жизнь, на муравейник. Потому что, хотя у него и были крепкие нервы закаленного следователя, но в этой преисподней, где муравьи сновали, как гоночные машины или даже ракеты, и мгновенно готовы были перейти от облизывания к атаке, с этим его спасательно-поисковым отрядом из двух старушек и девочки, которых самих то и дело надо было разыскивать и спасать, никакие нервы не способны были выдержать.
- Всё, - говорил Людвиг Иванович, - довольно и еще раз довольно! Пусть даже мы погибнем, меня это нимало не волнует! Люди, которые все время теряются, хлопаются в обморок и сбегают, не могут рассчитывать на спасение. Люди, которые не умеют действовать согласованно...
- Лютик Иваныч! - невозмутимо перебила его Тихая. - Лестницу я уже увязала. Чего дальше?
- Чего дальше, чего дальше! А не знаю я, чего дальше! Не знаю, не знаю и еще раз не знаю! Не знаю - и всё тут! Если вы все такие самостоятельные, сами и решайте, чего дальше. А я не знаю и знать не хочу, уразумели вы?
А сам между тем пробовал, крепко ли завязаны Тихой узлы, прочны ли концы петли. Однако, проверив работу, аккуратно сложил веревочную лестницу и снова сел на кучу мусора, обхватив голову руками.
- Лютик Иваныч, да ты, никак, кулючишь? До ста аль до тыщи будешь считать? Только не жди, Нюнька не крикнеть: "Ищите, спряталась".
- А может, ее подождать здесь? - сонно сказала откуда-то из темноты Бабоныко. - Она девочка быстрая. Поищет да и вернется. А я уже набегалась нынче.
- Смотри, Мательда, бока поломаешь - столько дрыхнуть! - грозно сказала Тихая.
А Людвиг Иванович все так же сидел, обхватив голову руками и не двигаясь с места.
В это время очередной муравей сбросил в камеру мусор. Людвиг Иванович посветил, а Бабоныко ахнула:
- Это же Нюнин бант! Не может быть! Людовик, спасите ее!
Но Людвиг Иванович, выхватив из мусора ленту, увидел в узелке записку и, быстро пробежав ее глазами, крикнул "Тюнь!" и "Ура!", а потом стихи:
Пора бы изменить черед:
пусть будет все наоборот!
Пусть учит медвежонок мать,
как надо в улей залезать,
и сторожат овец ягнята,
и шлепают мамаш котята.
Вот было б весело на свете,
коль взрослых обучали б дети!
- А что я говорила! - мгновенно успокоившись, сказала Бабоныко. - Это записка от Нюни? Давно пора! Я лично согласна с вами, милый Людовик, что мы, взрослые, слишком много берем на себя. Дети вполне могут делать половину тех дел, которые мы взваливаем на свои плечи. Сэ врэ, как говорят французы.