Упершись ладонью в шершавую доску стены, я осторожно встала и сделала два шага по направлению к люку. Перед глазами все поплыло, и мне пришлось ухватиться за стропилину. Несколько минут я стояла, покачиваясь, точно былинка на ветру, потом справилась с головокружением и сделала еще два шага. На ноги в носках холодно было даже смотреть, но зато отсутствие обуви позволяло двигаться бесшумно. Добротные толстые и, по-видимому, нестарые еще доски пола почти не скрипели.
Как и следовало ожидать, люк оказался запертым снаружи. Я медленно вернулась на продавленный пружинный матрац, служивший мне штаб-квартирой, и устроила военный совет сама с собой. Я не знала, сколько у меня времени до возвращения похитителей, но, несмотря на сковавшее мозг оцепенение, ощущение опасности росло с каждой минутой. Оно посылало в кровь адреналин, который не только усиливал дрожь, но и возвращал к жизни застывшие мышцы и извилины.
«Раз люк заперт, остается только один путь на свободу, — думала я. — Окошко. Эти сволочи не приняли его в расчет, полагая, что взрослому человеку в такое отверстие не просочиться. Но они не учли мою комплекцию. Если сумею протиснуть голову, остальное уж как-нибудь пролезет».
Я огляделась в поисках веревки, но заметила только кусок провода с лампочкой в патроне, которая болталась недалеко от меня под самой крышей. «Наверняка под напряжением, — решила я, смерив его неприязненным взглядом. — А даже если и нет, все равно нечем его отрезать». Похитители сняли с меня не только сапоги, но и куртку, где в кармане были ключи с небольшим перочинным ножом в качестве брелока. Стуча зубами, я завернулась в одеяло и случайно уронила взгляд на матрац. Поверх него была постелена какая-то древняя тряпка — то ли штора, то ли тонкое покрывало. Впрочем, прошлое тряпки значения не имело, имело значение ее состояние — весьма плачевное, надо сказать. В некоторых местах рисунок почти стерся, и сквозь крупное сито ниток проглядывали пожелтевшие бледно-голубые и белые полосы матраца. «Должно быть, порвать ее будет нетрудно», — с надеждой подумала я и взялась за дело.
Спустя полчаса я, мокрая от пота и дрожащая от непомерных усилий, держала в руках полосу ткани шириной сантиметров пятнадцать. «Если дело пойдет так и дальше, похитители застанут меня в разгар работы», — с запозданием сообразила я. Такой расклад меня совершенно не устраивал. Я в который раз оглядела место своего заточения. Обычно на чердаках хранится хлам, но этот был пуст. Лишь мой пружинный матрац, ватное одеяло и несколько досок, сваленных в углу. Возможно, мне и удалось бы найти какую-нибудь бесхозную железяку в одном из темных углов, но до угла еще нужно было дойти… Мне предстояло пробираться через весь чердак к окошку, и уже только мысль об этом вызывала смертную тоску.
От безысходности я начала шарить в очевидно пустых карманах джинсов и — о чудо! — в одном из них нашла широкое стальное перо для туши. Обломив его на сгибе, я соорудила вполне приличный в данных обстоятельствах режущий инструмент и с его помощью разделалась со старой тряпкой всего за каких-нибудь сорок минут. Теперь в моем распоряжении были четыре тканые полосы общей длиной примерно в пять с половиной метров. Я связала их между собой и заставила себя встать.
Путь к окну был ужасен. Меня колотило, словно в приступе падучей, каждый шаг казался преддверием глубокого обморока. Необходимость двигаться бесшумно доводила меня до отчаяния. Переступая массивную балку, я зацепилась ногой и только чудом не грохнулась, в последний миг снова уцепившись за стропилину. Но несмотря ни на что я преодолела дистанцию, хотя на финише пришлось опуститься на пол и привалиться спиной к стене. Через пять минут я сумела встать на карачки и, перебирая по стене руками, принять вертикальное положение. Импровизированная веревка, которую я на старте обмотала вокруг себя, по дороге частично размоталась и собрала половину пыли, устилавшей чердачный пол. Сейчас мое движение спровоцировало выброс части этой пыли в воздух, и один Бог знает, чего мне стоило не расчихаться. Зажимая обеими руками рот и нос, я гримасничала и моргала, смахивая слезы. Но вот слезные железы утихомирились, и мне удалось осмотреть окошко.
На мое счастье, рамы не было и стекло держалось на нескольких загнутых гвоздиках. С помощью обломанного перышка я отвернула эти гвоздики в сторону. Стекло упало мне на руки и едва не выскользнуло. В маленькое прямоугольное отверстие ворвались солнечный свет и морозный ветер. Мне казалось, что замерзнуть сильнее, чем я уже замерзла, невозможно, но я ошибалась. Дрожь, сотрясавшая тело, перешла в конвульсии. Пришлось изо всех сил стиснуть челюсти, не то привлекла бы внимание похитителей дробным клацаньем зубов.