Она по-прежнему соблазнительна. Может поставить ногу на стул, чтобы поправить следок. Может пропеть задумчиво: «Хочу виишню». Морщинки у ее глаз по-прежнему наполнены смехом, а полноватые ноги также по-девчоночьи быстры и неутомимы. С обязанностями завлаба она управляется также любовно-непринужденно, как когда-то с сыном. Надоедливого секретаря может отослать по ложному адресу, а потом рискованно извиниться: «Ах, простите, совсем старая стала». Ее истинный возраст знает только зеркало. Завела бы собаку, да как найти на нее время?
Но он, несомненно, был, этот день гроз и зноя. И они оба о нем помнят, хотя никогда и не вспоминают.
Назовем их Саша и Андрей.
Саша и Андрей видели, что многие из тех, с кем им приходилось сказать хоть слово, менялись на глазах: как будто людям доставляло удовольствие отвечать на их вопросы, уступать, шутить, советовать, помогать, и каждый с удивлением обнаруживал, что он остроумен, и добр, и деятелен, и каждому хотелось подольше задержаться возле них. Они догадывались, что причиной подобных перемен были они сами, и быстро и беззаботно привыкли к этому, как если бы дети, мечтавшие о всемогуществе, получили его по мановению волшебной палочки.
Веранда, на которой они жили, широкой своей стороной выходила в хозяйские вишни, а боковой – на тихую, заросшую травой улочку. По стеклам ее спускались листья дикого винограда, почти на метр от земли ощипанные козой.
Вставали они поздно, просыпая обычно утренний рынок. Мылись в саду. Саша выливала из умывальника нагретую солнцем воду, и Андрей приносил из колодца свежей. Иногда сразу шли на речку.
Особенно хорошо было купаться после ночного дождя.
Раздевшись, они проходили к реке под кустами ольшаника, и листья морозно оглаживали их спины, роняя на теплую кожу электрические капли. Ступая в витые русла ночных ручьев, они ощущали голыми подошвами корочку песка, проламывая которую пятка погружалась во влажный холод.
Саша первая бросалась в воду. Плавала она прекрасно. Он же входил боязливо, осваивался, потом нырял, яростно боролся с течением, намечая себе цель в виде какого-нибудь поваленного дерева или мыса, потом отдыхал, раскинув руки. Саша махала ему с далекого пригорка, а он вдруг начинал волноваться, осознав пространство реки как разлуку, и Саша, словно почувствовав это, легко сбегала в своем синем купальнике к воде и плыла к нему.
Иногда после завтрака они переправлялись паромом на другой берег и там загорали или просто сидели у парома. А то, исходив пешком всю Тарусу, садились отдыхать в сквере у гостиницы.
Над головой отцветали поржавевшие гроздья мелкой сирени. За Таруской в карьерах ухали взрывы, поднимая в небо черные вороньи тучи.
Им было легко молчать друг с другом. Казалось, что каждый видел и чувствовал то самое и так же, что и как видел и чувствовал другой. И ни для кого из них не казалось это странным, оба думали, что дело вовсе не в их внезапном согласии, а в том, что именно теперь они видят мир таким, каков он есть на самом деле.
Бывало, прямо посреди разговора кто-нибудь из них замолкал, и они смотрели друг на друга, словно птицы, попавшие во встречный поток ветра. «Ну же!» – говорили ему Сашины глаза. «Да?» – переспрашивал он. «Да, да!..» – отчаянно говорила Саша. Как бежали они к своей веранде – резвые, бесстыдные и нетерпеливые.
Солнце копошилось в листьях винограда, безуспешно пытаясь отыскать зрелую ягоду. Хозяйская Светка проверяла, приложив ухо, звонок новенького велосипеда. Стекла веранды напитывались предвечерней лиловостью.
Им обоим казалось, что они совершают сейчас что-то такое же обычное, как весь этот уходящий на убыль день, только самое лучшее. Все вдруг пропадало на мгновение и снова плавно возвращалось, потом опять для самого главного, самого лучшего им нужно было пропасть, чтобы появиться вновь… Распущенные волосы Саши пахли речкой, голова была откинута назад и набок, а глаза спали…
– А из чего огонь? – спрашивала Саша, вызывая его из полудремы.
– Из апельсина, – отвечал он. – Из охры. Из поцелуя.
– Андрюша, а кто будет после людей?
«Кто-то уже об этом спрашивал, вот так же, – думал он. – Но вот каков был ответ?»
– Не помню, – отвечал он. – Что-то не припомню.
Дни шли однообразно счастливые, словно давно кем-то загаданные, тем, видимо, кто распорядительно менял дождь на зной, вливал молодую кровь в поспевающие вишни и задаривал их обоих причудливыми снами.