Мужик в ватнике боролся с листом кровельного железа, но оно все не давалось ему.
Навстречу мне бежал Сашка Бобрукин.
– Завтра на практику не идем, слышал? – крикнул он еще издалека. – Приезжают немцы – будем шпрехать. Скажи мне спасибо – отобрали всего десять человек.
– Данке. Что будем делать?
– Пошли погоняем. Там наши уже сколачивают команду на мусор.
Нашим выпало играть по пояс голыми, чтобы не путаться с противником.
– Поп – на ворота, – приказал Дергач, – у тебя дыхалка слабая.
Я стоял против солнца в черных очках Ирки Завариной. Дергач был великолепен. Я пропустил всего два мяча. Девчонки в перерыве обливали нас из шланга, и, конечно, мы победили. Минут за пять до конца покрышку пробило гвоздем, доигрывали дохлым – никто не хотел уступать.
В саду меня подстерегал Славка с трубкой от репейника и горстью бузины. Но я заранее набил карманы райскими яблочками.
– Ты что, офигел? – крикнул Славка, получив первый удар.
– Ладно, не хнычь, – сказал я, – давай лучше их порубаем.
От яблок еще больше захотелось есть.
– Ма, дай булки с маслом и песочком, – крикнул я, вбегая в комнату.
– Руки вымой сначала. А штаны – что ты с ними сделал? Сколько раз я тебе говорила не вставать на колени!
– Ма, ну дай булку.
Папа с соседом сидели на кухне и вспоминали войн у.
– Вот сейчас прокисшую картошку в помойку выбрасываем, – говорил папа, держа в руках картошку. – А я помню, между нами и ими неубранное картофельное поле. Мороз. Так мы каждое утро выбежим несколько человек на это поле, а они давай по нам из артиллерии. Кое-кто, конечно, там и оставался. Зато поле взрыхлено что надо. Похватаем картошку – и назад.
Я схватил булку и выбежал во двор. Близняшки уже доделывали песочный замок, поливали его водой. Потом мы набрали камней. Бах! Бах! И ногами его – ура-а-а!
Темно в саду. Один сумасшедший дядька в пальто гуляет и поет басом. Поп, наверное. В карманах у него всегда много конфет. Но все равно страшно, когда он поет.
– Ма-ма! – кричу я.
– Ну что ты, радость моя? Приснилось что?
Я люблю спать в маминых руках. Но она почему-то думает, что в кроватке мне лучше, и только поет, чтобы я заснул. Но спать не хочется. Хочется, чтобы мама подольше не уходила.
– Писать, – говорю я.
– Сам, сам, – приучает мама. – Вот тебе коврик под ноги.
– А я еще и…
Я сажусь на свой законный горшок и начинаю думать. Из приоткрытой печки несет теплом. Там только одна головешка осталась – остальное все разрушилось и превратилось в угли. Колено жжет. Я прикрываю его ладошкой.
А в радио что-то шумит и воет. Там, наверное, зима. И дядька в этой зиме говорит сам себе: «Только бы не заснуть, только бы не заснуть…»
Я прикрываю ладошкой колено и думаю, что вот вырасту большой, куплю самолет и полечу дядьку спасать.
Яблоки на холодной земле
Сельские наблюдения
Наш огород зарос высоким жилистым репейником, который отзлился уже своими липкими колючками, налюбовался фиолетовыми цветами и теперь превращает их в плодоносную вату, разносимую по округе неистовыми августовскими ветрами. Сорняки будто родились с сознанием людской неприязни и цепляются за жизнь истово.
Неукрепленные глиняные стенки колодца обвалились, и в них поселились лягушки. Старики жалуются, что и в их колодцах завелись какие-то вертуны – нет уже сил чистить и обновлять воду.
Дичают яблони в заброшенных дворах. Пустые дома и сараи, а также бывший телятник и бывшая школа по-старчески, кособоко клонятся земле и все более становятся доступны сквозному свету, поскольку окрестные жители разбирают их на подсобный материал.
Старики умирают. Полупьяные зятья зарывают их быстро, спеша жить дальше и не дав как следует попрощаться с покойником. Впрочем, бывает, что родственники так самозабвенно предаются горю, что глава волости сам строит гроб и сам созывает народ, чтобы по-людски похоронить соседа.
Однако те, которых еще носит земля, склоняют свои легкие тела над грядками: снимают огурцы и кабачки, подкапывают картошку, собирают красную смородину, обтрясают яблони, а по субботам затапливают баньку. Глядя на них, думаешь, что жизнь наша если и не счастливая и не вечная, то, во всяком случае, и побороть нас не так-то просто.
Аисты, несущие счастье, и правда в нашей деревне больше не селятся. Оказывается, для удобного устройства гнезда нужно каждый год подрезать верхушки больших деревьев. Но старики карабкаться к звездам уже не в силах. А счастье, в известной мере, прагматично. А счастье – это молодой долг. Разве что мы с сыновьями приедем следующей весной и подрежем верхушки. Пусть и у нас живут птицы.