— Да, миссис Эрон дома.
Джолион, помнивший убогое изящество этой крошечной квартирки восемь лет назад, когда он приехал сообщить Ирэн об оставленном ей наследстве, сразу заметил влияние прочного, хотя и весьма скромного дохода. Всё кругом было новое, изысканное, всюду пахло цветами. Общий тон был серебристый, с чёрными, золотыми и голубовато-белыми пятнами. «С большим вкусом женщина», — подумал он. Время милостиво обошлось с Джолионом, ибо он был Форсайт. Но Ирэн время словно совсем не коснулось, таково было по крайней мере его впечатление. Когда она вышла к нему в сером бархатном платье, протянув руку и слегка улыбаясь, она показалась ему ничуть не постаревшей: те же мягкие тёмные глаза, тёмно-золотистые волосы.
— Садитесь, пожалуйста.
Ему, кажется, никогда не приходилось садиться с чувством большей неловкости.
— Вы совсем не изменились, — сказал он.
— А вы помолодели, кузен Джолион.
Джолион провёл рукой по волосам, обилие которых его всегда утешало.
— Я старик, но я этого не чувствую. Это одна из добрых сторон живописи: она сохраняет вам молодость. Тициан жил до девяноста девяти лет, и понадобилась чума, чтобы свести его в могилу. Вы знаете, когда я увидал вас в первый раз, я вспомнил об одной его картине.
— А когда вы меня видели в первый раз?
— В Ботаническом саду.
— Как же вы меня узнали, если никогда до тех пор не видели?
— По одному человеку, который подошёл к вам.
Он пристально смотрел на неё, но она не изменилась в лице и спокойно сказала:
— Да, несколько жизней тому назад.
— Откройте ваш секрет молодости, Ирэн.
— Люди, которые не живут, прекрасно сохраняются.
Гм! Звучит горько! Люди, которые не живут. Но с этого можно начать разговор, и он так и сделал.
— Вы помните моего кузена Сомса? — он заметил, что она чуть улыбнулась на этот нелепый вопрос, и продолжал: — Он два дня назад был у меня. Он хочет получить развод. А вы хотели бы этого?
— Я? — вырвалось у неё изумлённо. — После двенадцати лет немножко поздно, пожалуй. Не трудно ли это будет?
Джолион твёрдо посмотрел ей в лицо.
— Если… — начал он.
— Если у меня нет любовника? Но у меня с тех пор никого не было.
Что почувствовал он при этих простых чистосердечных словах? Облегчение, удивление, жалость? Венера, у которой двенадцать лет нет возлюбленного!
— Но всё-таки, — сказал он. — Я думаю, вы много дали бы, чтобы быть совсем свободной.
— Не знаю. Какой в этом смысл теперь?
— Ну, а если бы вы кого-нибудь полюбили?
— Ну и любила бы.
В этих простых, словах она, казалось, выразила всю философию женщины, от которой отвернулся свет.
— Так! Что же, ему передать что-нибудь от вас?
— Только то, что я сожалею, что он не свободен. У него ведь была возможность. Не знаю, почему он ею не воспользовался.
— Потому что он Форсайт. Мы, знаете, никогда не расстаёмся с нашим добром, пока нам не захочется получить вместо него что-нибудь другое; да и тогда неохотно.
Ирэн улыбнулась.
— И вы тоже, кузен Джолион? А мне кажется, вы не такой.
— Я, конечно, немножко выродок — не совсем чистый Форсайт. Я никогда не пишу полупенни на моих чеках, я всегда округляю, — смущённо сказал Джолион.
— Ну, а что же теперь хочет Сомс вместо меня?
— Не знаю, детей, может быть.
Она секунду сидела молча, опустив глаза.
— Да, — прошептала она наконец. — Это тяжело. Я бы рада была ему помочь, если бы могла.
Джолион разглядывал свою шляпу. Чувство неловкости овладевало им всё больше и вместе с тем чувство восхищения, удивления и жалости. Какая она милая, и так одинока; и как всё это сложно!
— Так вот, — сказал он. — Я, конечно, увижу Сомса. Если я чем-нибудь могу вам помочь, знайте, я всегда к вашим услугам. Вы должны видеть во мне заместителя отца, правда, довольно жалкого. Во всяком случае, я сообщу вам о результатах моего разговора с Сомсом. Он ведь может и сам представить материал.