Для Веннерстрема эта действительно интересная личность представляла, так сказать, многосторонний интерес. Более чем охотно он познакомился бы с Брауном поближе, но у того, по-видимому, не было ни времени, ни желания сходиться с заштатным шведским офицером. Однако оба они должны были сидеть за почетным столом на большом банкете, и оба должны были получать премии. Именно поэтому их и представили друг другу. Они были и впрямь неравнозначной парой. Один – лицо всемирно известное. Другой – для девяноста девяти процентов присутствующих совершенно неизвестное.
Позже, увидев премии, Стиг убедился, что и в них заключалось нечто символическое. Огромный серебряный кубок, самый большой из всех когда-либо им виденных, – для Вернера фон Брауна. И совсем скромная серебряная пластинка, вставленная в тиковую рамочку, – для него, точнее, для родных ВВС. Глядя на нее, Веннерстрем сделал вывод, что вклад шведских инженеров в мировое ракетостроение не представлялся здесь особенно значительным. И обладай он ярко выраженным национальным самолюбием – оно, безусловно, было бы ущемлено…
Но чувство «аутсайдера» в знатном обществе жило в душе недолго. Чистейший пустяк изменил ситуацию. Очевидно, Стигу самой природой было даровано умение любую ситуацию обращать в свою пользу.
Наконец я поднялся на трибуну, чтобы от имени шведских ВВС поблагодарить за премию. Весьма неблагодарная задача, если учесть, что следующим должен был говорить фон Браун. Что я мог дать придирчивой аудитории в сравнении с ним? Мои попытки начать с чего-нибудь забавного были тщетны: на ум ничего не приходило. Среди американских ораторов это стало обычным приемом: сказать что угодно, лишь бы вызвать общий смех и таким образом завладеть вниманием аудитории. Сейчас мне казалось, что мне не «родить» хорошего вступления, и я чувствовал себя неловко.
Но разглядывая с возвышения многолюдное собрание, я увидел единственное знакомое лицо, и меня тут же осенила идея. Это был один из высших офицеров с базы «Кесслер», которую я недавно посетил. Прибыв туда, я стал свидетелем комичной ситуации. Подъехав на своей машине к воротам охраны, я увидел еще один автомобиль, в котором сидели четверо военных. Проверив документы, им предложили подождать указаний о расквартировании.
Меня же попросили подняться к начальнику охраны. Он ознакомился с разрешением на визит и набрал номер местного телефона:
– Это начальник охраны. Я хотел бы узнать о размещении одного ВИП, двух КВИП и двух ТАП.
Он выслушал ответ и повеселел:
– Прекрасно! Я выделю джип, чтобы показать дорогу ВИП… Я с изумлением выслушал этот каскад сокращений. Что такое ВИП – я, конечно, знал. Но два других? Удержаться от вопроса было выше моих сил. Начальник охраны рассмеялся:
– У нас бывает много посетителей. Пришлось придумывать, как их различать. Вот и получилось: ВИП – очень важное лицо, КВИП – довольно важное лицо, ну а ТАП – совершенно неважное лицо. Просто и удобно, когда нужно объяснить по телефону, какой класс расквартирования требуется.
Об этом я и рассказал высокой аудитории, стоя на трибуне. А под конец добавил:
– На базе «Кесслер» у меня были все основания чувствовать себя ВИП, но сейчас, смею вас уверить, я чувствую себя в высшей степени ТАП.
Было видно, что я попал в самую точку: аудитория, большей частью состоявшая из ВИПов, раскололась добродушным смехом.
Мое выступление не оставило следа, но то, к какой категории я себя отнес, запомнилось. Ко мне сразу прилипло прозвище «мистер ТАП». Таким ироничным образом дорога к новым контактам была открыта…
Как и предполагал Веннерстрем, съезд в большинстве состоял из докладов, дискуссий и массы небольших приемов. Обстановка для приобретения новых знакомств была идеальной – требовались только приглашения на эти приемы. Его приглашали. Все это благоприятствовало работе. Но столь провоцирующее пребывание среди высших чинов НАТО едва не привело к совершенно другому и неожиданному результату: оно чуть не стало причиной отказа нашего ценнейшего агента от контактов с Центром.
Многие спрашивали, долго ли он намерен оставаться в США. Стиг отвечал, что пробудет год, максимум – два. Вот тогда один промышленник из Лос-Анджелеса, искавший его общества, и сделал намек:
– А не хотите ли остаться в США, как в своей будущей стране?
Больше он ничего не сказал, но было совсем нетрудно продолжить его мысль насчет старой разрушенной Европы…
Он не один имел о Европе мнение подобного рода, в США это была уже почти расхожая точка зрения. Немного позже американец подкатил осторожный пробный шар: его предприятие охотно увидело бы Веннерстрема в качестве одного из директоров экспертного отдела. И был явно удивлен, что швед не прыгает от радости, ведь военная пенсия и хорошая заработная плата в промышленности – мечта многих американских военнослужащих.