До сих пор Власов и Моргунов утверждают, что тогда в своих вокальных упражнениях мы перешли нужную тональность. Не знаю, так ли это, но только утром мы добыли сущие пустяки. Так и просидели всю зорьку, зевая. Потом они ругали меня, утверждая, что я ревел, как бурый медведь, и что, конечно же, после этого ничего живого в радиусе десяти миль остаться не могло. Защищаясь, я сказал, что они ревели в два горла и что каждое из них нисколько не меньше моего.
Опасаясь, как бы не испортились добытые нами утки, мы решили их сдать. По условиям договора птица должна быть полу потрошеной, поэтому после завтрака нам пришлось заняться этим делом. Еще утром мы слышали, как где-то в километре от нас раздавались выстрелы, они и сейчас продолжали доноситься, и мы гадали, кто бы это мог быть?
— Вот и конец заказнику, — сказал Димка, — кто-то уже под нашу марку разбойничает. Что же ты делаешь, дурак?! — закричал он. Летевшие в ста метрах над камышами утки шарахнулись под небеса, напуганные безалаберными выстрелами. Неизвестный охотник палил, не считаясь с расстоянием.
С севера подул довольно свежий ветер, и волна подняла с Тростникового двух лебедей. Они летели не торопясь, большие белые птицы, живые символы гордой красоты и верности. Все произошло быстро и непонятно. Первый лебедь запрокинул длинную шею на спину и, подвернув белоснежное крыло, неожиданно рухнул вниз. Через несколько секунд ветер донес звуки двух выстрелов. От такого кощунства нам стало не по себе. Со страхом и болью смотрели мы на другую птицу, которая с жалобным призывным криком начала описывать круги возле опасного места. Моргунов взобрался на плечи Власову, пытаясь рассмотреть место, где сидел браконьер.
Это ему удалось. Мы запустили моторы и, не выбирая дороги, напрямую, через камыши помчались к Тростниковому. На винты наматывалась трава, но нам некогда было ее очищать. Мы опасались, что, услышав нас, браконьер попытается скрыться. Рискуя перегреть моторы, мы торопились и поэтому довольно скоро выбрались к заливу. Наспех очистили винты и, как гончие, устремились к протоке, на которой сидел браконьер. Моя лодка, более легкая, шла быстрее, и я отправился к дальнему концу, Моргунов с Власовым— к ближнему. Мы напрасно торопились и беспокоились. Никто нас не испугался и не пытался бежать. Примерно на середине протоки, когда наши лодки начали уже сходиться, мы заметили чучела и их хозяина. Впоследствии он пожалел, что захотел посмотреть на нас, но тогда встретил наше появление спокойно и даже, как мне показалось, радушно.
Он был не молод, и это обстоятельство еще больше озлобило нас.
—Здорово, приятель! — с подкупающей простотой приветствовал его Моргунов.
—Привет, земляк! — ответил он.
— А ты откуда знаешь, что я твой земляк? — удивился Димка.
—Ну как же, по одной земле ходим...
— Вот оно что... А я-то думал, что мы здесь одни, без всяких земляков. И как это ты сюда забрался на такой посудине? Лодка у пего действительно была не ахти какой. Грубая небольшая плоскодонка, в которой удобно лазить по камышам, но никак не плавать по Тростниковому. На дне ее валялось штук пять уток и лебедь.
—А меня Федя подбросил на моторке, — ответил он.
—Какой Федя? — спросил Власов.
—Стрельченко... — сказал он таким тоном, словно удивляясь: «Вот, мол, чудаки, не знаете, что-ли, какой Федя?» Нам было все ясно. Приезд Кудзина мало образумил Стрельченко. Он по-прежнему хозяйничал в заказнике, как в своей вотчине.
—Ну, а как же ты выбираться думаешь отсюда? — поинтересовался я.
—Как и забрался, — усмехнулся он.
—Мы тебе поможем, — загадочно произнес Димка. — Давай только познакомимся.
Он подтолкнулся шестом вплотную к лодке браконьера и протянул ему удостоверение охотинспектора. Тот машинально взял его, прочел и непонимающе посмотрел на нас. Я достал фотоаппарат, сделал снимок. Моргунов перегнулся за борт, с трудом вытащил убитого лебедя и взгромоздил его на колени браконьера.
—С поличным, — сказал он, и я еще раз щелкнул затвором.
—Ну что, будем объясняться? — уже не скрывая неприязни, спросил Димка.
—Что объяснять?..
—Да хотя бы то, зачем убил лебедя? Может, не знал?
—О чем тут толковать... Подай-ка, дядя, свои документы, — вмешался в разговор Власов. «Дядя» еще плохо уяснил себе смысл происходящего, но перетрусил основательно.
—Да вы что, друзья?.. — начал он.
—По лесу в серых шубах твои друзья бегают! — заорал на него Димка так, что тот втянул голову в плечи.
—Нет у меня документов, — пробормотал он. — Да вы что, ребята! Я же от Стрельченко...
—Документы! — оборвал его Димка.
—Нет у меня документов...
—Тогда дай-ка сюда, — сказал Илья, берясь за ружье. И тут произошло неожиданное. С силой оттолкнув Власова, браконьер направил стволы ружья ему в грудь.
—Не подходи! — истерично крикнул он. — Застрелю, шушера... Видимо, заметив мое движение к ружью, он метнул взгляд в мою сторону, и в это время в воздухе мелькнул шест Моргунова. Глухо ухнул выстрел — Власов упал в лодку браконьера, я кинулся к ним и увидел Илью, сидящим верхом на нем.
Браконьер оказался мужиком здоровым, но и Илья был не слаб, к тому же он имел опыт подобной борьбы — всю войну прослужил в разведке и не однажды солдаты вермахта корчились и его руках. С неуловимой быстротой он заломил и связал браконьеру руки и по военной привычке засунул ему в рот кляп. Мы были настолько ошарашены всем случившимся, что первое время только и могли, что яростно ругаться. Отдышавшись и успокоившись, мы осмотрели лодку. В борту зияла дыра. Трудно сказать, почему выстрелило ружье: то ли браконьер нажал на спусковой крючок, то ли от удара шестом это произошло непроизвольно, но только факт оставался фактом; лодка и до сегодняшнего дня цела, Власов вряд ли выжил бы с такой дырой.
Понесенный материальный ущерб окончательно вывел Димку из себя:
—Где нам найти дерево?
—Зачем тебе?
—Повесить его... На рею, собаку! — кровожадно заревел он, забыв, что мы не на разбой ничьем бриге.
— Не годится, — сказал Власов. — Слетятся вороны, найдут труп, можем влипнуть...
— Тогда, может, туда... — зловеще промолвил Димка, поплескав рукой за бортом.
—Это подойдет. Мычавший браконьер замолчал, прислушиваясь к разговору. В манере профессиональных разбойников они продолжали обсуждать детали задуманного плана:
—Его под плавун, лодку перевернем — все будет чисто, — вслух размышлял Моргунов. В лодке раздался приглушенный визг. Браконьер затрепыхался, как пойманная рыба. Я изнемогал от беззвучного смеха, наблюдая, как они деловито обшаривали его карманы, разыгрывая грабеж. Браконьер катался по лодке, визжал и плакал. Начав привязывать к нему якорь, Моргунов и Власов вдруг разом покинули лодку.
—фу! — ругался Димка. — Жалкий слизняк, умереть даже достойно не может! Я сначала не понял, в чем дело, и поинтересовался.
—Детский грех, — сказал, усмехаясь, Илья.
—Медвежья болезнь напала, — подтвердил Моргунов. Смех смехом, но что было делать с браконьером, мы не знали. Простить браконьерство и вооруженное сопротивление, едва не окончившееся трагедией, не хотелось, но и тащить его куда-то за десятки километров в милицию, да еще в таком виде, мы не могли. Документов у него действительно не оказалось. Тогда мы поступили иначе. Развязав руки и выдернув изо рта кляп, учинили браконьеру быстрый допрос, рассчитывая, что, не пришедший в себя от пережитого страха, он не сообразит соврать. Дрожащими руками он подписал акт, мы отобрали у него ружье и оставили ему кусок мыла.
— Эх, жаль, комаров сейчас нет, — вслух пожалел Димка, — я бы его не развязал. Без штанов оставил бы до приезда его покровителя. Как наглядную агитацию...
Было далеко за полдень, когда мы, пробираясь вдоль южного берега Тростникового, вышли к устью Илистой. Ветер становился сильнее, брызги захлестывали лодки, и мы уже стали подумывать, не укрыться ли нам в затишье, когда увидели тонущую лодку. С заглохшим мотором она беспомощно болталась в самом устье реки, и волны беспощадно били ее о затонувшие коряги. Заметив нас, человек отчаянно замахал руками. Раздумывать было некогда — лодка держалась на воде последние минуты.