Потом повернулся к Кэти, — Пойдем, деточка, покормлю тебя… У нас тут конечно изысков нет никаких, но голодная не останешься.
— А я могу попрощаться? Или хотя бы…. хотя бы посмотреть… посмотреть… как… — Кэти всхлипнула, — как ее забирать будут? Я ведь больше не увижу ее, да? — из ее глаз хлынули слезы.
— Ах ты, моя бедняжка… Даже не знаю, как поступить-то… не любит отец настоятель, когда своевольничают… Сказано было в сторожку отвести, да накормить, значит, я так исполнить и обязан… ну не плачь… не плачь… вот ведь беда какая… ох, беда… — он развернулся, прошел шагов пять вдоль стены и, нажав на какой-то выступ в стене, открыл небольшую неприметную дверку, — Иди вот сюда, вот по лесенке этой взбирайся, на самый верх стены попадешь. Там проход с бойницами, оттуда все видно как на ладони. Вот и увидишь все. Иди, забирайся.
Кэти, вошла в дверку и, не мешкая, взобралась по крутой лесенке. С высокой монастырской стены действительно открывался прекрасный обзор и вид был великолепный. Восходящее солнце золотило верхушки ближайших гор, гордо возвышавшихся на фоне голубого неба. У ворот стоял отец настоятель, а по тропинке к монастырю приближался небольшой отряд всадников. Кэти разглядела, что впереди едет сам король, за ним ее отец, а сзади человек шесть стражников в сверкающих доспехах с королевскими эмблемами и штандартом и пеший человек в одежде сельского жителя, видимо проводник. Кони шли медленно, осторожно взбираясь по крутой каменистой тропинке.
Всадники остановились на небольшой площадке, немного не доезжая монастыря. Сначала спешились стражники, а затем спешились ее отец и король. Бросив поводья одному из стражников, они неторопливо поднялись по узкой тропинке и подошли к отцу-настоятелю.
О чем они говорили, Кэти не слышала, так как говорили они очень тихо. Разговор длился достаточно долго. А потом ее отец достал из кармана маленький сверток, развернул, и Кэти с ужасом поняла, что он показывает отцу-настоятелю изготовленную ей фигурку. Она прижалась к стене, с ужасом ожидая, что будет дальше. Однако фигурка не произвела на отца настоятеля никакого впечатления, а может, он уже знал о ней. В любом случае он лишь кивнул, потом забрал из рук ее отца сверток с фигуркой и, обернувшись, громко произнес:
— Отвори, отец Стефан.
Ворота тут же раскрылись, и отец-настоятель скрылся в монастыре. Ни король, ни ее отец в монастырь за ним не пошли. Они отошли в сторону и, тихо беседуя о чем-то, смотрели на горы, не проявляя при этом никаких признаков нетерпения. Не было отца настоятеля очень долго. Наконец он вышел, держа на руках герцогиню.
Кэти радостно заметила, что сейчас в отличие от вчерашнего вечера герцогиня сама держала отца настоятеля за шею. К ним тут же шагнул король и тихо спросил что-то. Осторожно поставив герцогиню на землю, но при этом продолжая ее придерживать за плечи, отец-настоятель что-то сказал в ответ. Герцогиня тоже что-то очень тихо сказала. Король подхватил ее руку, поднес к губам, а потом, качая головой, стал что-то долго говорить.
Кэти очень хотелось услышать, о чем они говорят, но все говорили очень тихо, и слов было не разобрать. Потом герцогиня, осторожно высвободив руку из рук короля, нежно провела ей по его щеке и, наклонив голову набок, что-то спросила, пристально смотря прямо ему в глаза. Король что-то ответил, клятвенно подняв руку, потом обернулся к ее отцу, все это время стоявшему за его спиной, и что-то произнес, тот тоже поднял руку и согласно кивнул. Герцогиня сделала шаг к нему, но покачнулась и возможно бы упала бы, если бы ее не поддержал отец-настоятель. Кэти увидела, как ее отец тут же сам шагнул ей навстречу и подхватил на руки. После чего и ее отец, и король склонили головы перед отцом настоятелем, который кивнул им в ответ и скрылся за монастырскими воротами, а затем они спустились к ожидающим их стражникам. Король сделал знак, и им тут же подвели лошадей, а ее отец опустил свою супругу на землю, чтобы сесть на коня. Герцогиню тут же сзади за плечи бережно обнял король, пока наклонившись, ее отец осторожным движением не подхватил ту к себе в седло. После чего король вскочил на коня сам и возглавил группу всадников, которая стала медленно спускаться по горной тропинке, все дальше и дальше удаляясь от монастыря, пока совсем не пропала из вида.
И тут у Кэти на глаза вновь навернулись слезы. Она осознала, что осталась совсем одна в совершенно чужом месте, и хотя теперь ее жизнь была вне опасности, вокруг не было ни одного близкого ей человека. Всхлипывая, Кэти стала спускаться вниз и увидела ждущего ее там отца Стефана.
— Ну что, нагляделась? — ласково спросил он ее и тут же удивленно добавил, — А плакать-то чего опять надумала? Ведь выжила она… хоть и отец-настоятель не очень-то в это верил… Тут радоваться надо. А ты плакать вздумала. Все, прекращай слезы лить, пойдем, покормлю тебя.
Пока Кэти ела монастырскую похлебку с хлебом, отец Стефан разобрал небольшую комнатку при входе в сторожку, служившую ему чуланом, и принес туда кровать и маленький столик.
— Вот, будут твои апартаменты, — улыбнулся он ей, — не так удобно конечно как в кельях наших монахинь… но что-то не захотел отец-настоятель тебя к ним отправлять… ну да ему виднее… Я даже рад… Алина, когда в монастыре жила, тоже часто у меня бывала… Зовут-то тебя как?
— Кэти, — односложно ответила она.
— Хорошее имя, Катарина, значит. Я так понял, Алина мать теперь твоя… Выходит, отец твой — ей муж… Так что ли?
Кэти молча кивнула.
— Так твой отец — герцог Даниэль Риттенберг?
— Нет. Мой отец — герцог Алекс Тревор, он сейчас вместе с королем за ней приезжал.
— А как же милорд Даниэль? Ведь она с ним тут венчалась… Совсем что-то я, старый, ничего не пойму…
— Казнили ее первого мужа, — тихо проговорила Кэти.
— Вот те на… Упокой его душу, Господи, — монах перекрестился, помолчал немного, а потом спросил: — Это что ж выходит, Алина мужа оставить хотела, что он за ней приехал, да еще с королем?
Кэти угрюмо молчала, понимая, что ни в силах рассказать этому старику, так нежно любящему герцогиню, правду об их появлении здесь.
— Что ж он сотворил с ней такое, изверг… что она еле от смерти спаслась, да отец-настоятель с ним так долго беседовал, перед тем как ее вернуть… да еще и тебя от него здесь укрыл? И как его земля после такого носит? Такую горлинку ясную обидеть, как Алина наша, да до такого ее довести… да и тебе, небось, несладко пришлось, бедняжка ты моя… Ох-хо-хо, — вздохнул он.
Потом помолчал, внимательно посмотрел на насупленную и хмуро молчащую Кэти и продолжил — Я понимаю, тебе трудно… Но ты постарайся простить, не надо на собственного отца обиду на сердце держать. Господь милостив… все обязательно образуется… ты не переживай. Надо уметь прощать… Вон Алине, когда сюда она попала, тоже плохо было… а выросла и забыла все, и отца своего простила… хоть очень несправедливо он с ней обошелся… Даже на меня, дурака старого, и то зла не держала, хоть и обидел я ее, ой как крепко обидел поначалу… всех простила, голубка наша. И ты постарайся простить… обида-то, она знаешь, как сердце ест…
Он еще помолчал, внимательно глядя на Кэти, а потом, присев рядом с ней за стол, тихо спросил, — Что тебя так гнетет, деточка? Может, расскажешь? Втихомолку-то одной, все ой как трудно переносить… Ты расскажи, излей душу-то, глядишь, и полегчает тебе…
От мысли, что этот так по-доброму с ней беседующий монах может узнать правду о ней, у Кэти перехватило дыхание. Она вскочила из-за стола и, вбежав в теперь уже свою комнатку, бросилась на кровать, уткнулась в подушку и разрыдалась.
— Катарина, что ты? — монах подошел к порогу ее комнатки. — Не хочешь говорить, не говори… зачем так плакать-то? Алина, та тоже свои обиды никому не рассказывала, но она сама научилась с ними справляться, а это ой, как непросто… я ведь не из любопытства… мне просто жалко тебя стало, деточка… а коли обидел я тебя этим, то ты не серчай, не со зла я… Хотя может и лучше, если поплачешь… поплачь, девочка, поплачь, со слезами оно все быстрее проходит… только зла не держи… я не буду тебя больше ни о чем спрашивать. Захочешь, сама расскажешь… а коли нет, то и суда нет…