— Милорд, это все звучит великолепно… если бы Вы рассказывали это кому-нибудь еще, только не мне… потому что я знаю, что стоит за всеми этими словами…
— Это лишь Ваши домыслы, дорогая. К тому же это вопрос уже решенный, Вы все равно ничего не измените. Поэтому оставьте, не надо.
— Я хочу иметь возможность хотя бы видеться с ними.
— Нет! Пока это будет в моей власти, я не допущу этого, — жестко ответил герцог, а потом, помолчав немного, с милой улыбкой совсем другим тоном добавил, — Давайте оставим эту тему. Пойдемте, поедим. Вы обещали. Не надо портить себе настроение перед едой. Это плохо влияет и на аппетит и на пищеварение. Вам сейчас надо набираться сил, а не нервничать по пустякам.
— Хорошо, — тяжело вздохнув, согласилась герцогиня. Потом, осторожно коснувшись плеча, стоящего перед ней на коленях юноши, проронила, — Вставай, пойдем… и не надо так буквально понимать слова герцога, что ты должен быть всегда у моих ног. Я не люблю, когда передо мной стоят на коленях.
— Да, госпожа, как прикажете…
— "Ваша Светлость", — поправила она его и направилась в сторону двери.
— Да, Ваша Светлость, — юноша быстро опередил ее и, распахнув дверь, пропустил ее и герцога.
— Сообразительный, — удовлетворенно хмыкнул герцог.
— Как его зовут? — обернулась к нему Алина.
— Зачем Вам знать? Зовите его, как хотите. Вряд ли мальчик будет рад слышать собственное родовое имя, после всего что произошло.
— Я хочу знать.
— Виконт Виктор Орестер. Вы удовлетворены?
— Милорд, да как Вы посмели? — в глазах герцогини полыхнула мрачная злоба.
— Алина, Вы великолепны, когда злитесь… — рассмеялся герцог, — Я обожаю Вас.
— Так это специально для меня? Это была Ваша идея?
— Алина, это — стечение обстоятельств. Все было именно так, как я Вам рассказывал…
— Вы знаете, ведь я чуть было не поверила… но оказывается у Вас нет ни только жалости или сострадания, Алекс… У Вас вообще нет сердца.
— Конечно, дорогая… Вы давным-давно разбили его.
— Я? Я разбила его? А может, Вы разбили его самостоятельно? А теперь злитесь на весь свет из-за этого… и на меня в первую очередь…
— Да, да я помню… Вы предупреждали… молили и просили… Только это не могло изменить ничего… а потому было не более чем Вашей попыткой переложить всю вину на меня. Но я и не отпираюсь. Считайте и дальше, что во всем виноват лишь я.
— Милорд, Вам не будет легче оттого, что Вы делаете очень больно всем окружающим…
— Алина, Вы не поверите, но я и не жду, что мне станет легче… мне уже все равно…
— Ели бы Вам было все равно, Вы не стремился бы к этому. Вы хотите заглушить чужой болью свою… но это не принесет Вам облегчения.
— Я стремлюсь только к одному, моя дорогая: чтобы было хорошо Вам.
— Да, я вижу это… — с сарказмом ответила герцогиня, — ладно, оставим… бесполезно все это. Бесполезно кричать, когда тебя не слышат и, самое главное, не хотят слышать.
— Когда это я не слышал Вас? Я всегда стараюсь выполнять любые Ваши желания… даже предвосхищать их, если они, конечно, не противоречат здравому смыслу. Вам грех жаловаться. Это Вы не слышите меня и не хотите принимать ни мою заботу, ни мою опеку. Возможно, хоть ему, — герцог кивнул на юношу, в нерешительности замершего позади них, — удастся окружить Вас тем вниманием, которое Вы отказываетесь принимать от меня.
Герцогиня ничего не ответила, она печально покачала головой и пошла вдоль по коридору, направляясь в обеденную залу. Герцог и юноша последовали за ней.
Закончив трапезу, герцогиня решительно встала и, устремив взгляд на герцога, тихо проронила:
— Вы еще что-то от меня хотите, или я могу пойти отдохнуть?
— Дорогая, — герцог тоже поднялся, — Вас столь утомляет мое присутствие, что Вам необходимо отдохнуть от него? Потерпите немного. Я ведь бываю в замке не особенно часто, и вечером вновь уеду, не лишайте меня радости лицезреть Вас…
— Милорд, я, конечно, буду счастлива порадовать Вас своим присутствием, но сомневаюсь, что Вас даже в моем обществе заинтересует слушание Евангелия.
— Не заинтересует, это точно. Но может, Вы согласитесь перенести чтение этой столь увлекательной книги, которую Вы, по-моему, уже должны были выучить наизусть, так часто Вы ее читаете, на более позднее время, например, когда я уже покину замок?
— И как Вы намерены провести то время пока Вы здесь?
— Я бы хотел прокатиться по лесу с Вами на лошадях.
— Вы шутите? У меня кружится голова, даже если я резко встаю, а Вы хотите, чтоб я скакала в седле.
— Я не предлагаю Вам скакать, герцогиня. Я предлагаю Вам шагом проехаться по лесу в сопровождении Вашего пажа и меня. Я выберу Вам самую спокойную лошадь. Вам необходим свежий воздух, а Вы целыми днями сидите в своих комнатах и либо молитесь, либо читаете, либо вышиваете что-то. Это не дело. Я хочу, чтоб Вы гуляли. До этого я боялся отпускать Вас на прогулки, но теперь, когда за Вами есть, кому присмотреть и помочь Вам… это совсем другое дело. Не упрямьтесь, дорогая, Вам должно понравиться. Вы раньше всегда с удовольствием составляли компанию королю и ездили в лес.
— Вы хотите, чтоб я так гуляла постоянно?
— Я сейчас посмотрю, как мальчик держится в седле и насколько он может Вам помочь, и если мне понравится, то я буду настаивать, чтобы эти прогулки были регулярными.
— Я поняла… Вы решили сегодняшний день посвятить его муштре… что ж не смею Вам мешать. Развлекайтесь. Можете идти с ним на конюшню. Я сейчас переоденусь и тоже подойду.
— Он пойдет с Вами. Я хочу, чтоб он не отходил от Вас ни на шаг…
— Вы серьезно?
— Абсолютно.
— Вы хотите, чтобы он присутствовал, пока я буду переодеваться?
— Да.
— Вы отдаете себе отчет в своих словах? Этого не будет никогда! Возможно, мне и не помешает сопровождение на прогулках или иная его помощь, но позволить ему это я не могу.
— Почему?
— Хотя бы потому, что он мужчина.
— Вы же не отказывались от помощи врача по этой причине? Не так ли?
— Врач в первую очередь врач, а уже потом мужчина.
— Вот и он в первую очередь Ваш слуга. И если Вы сейчас откажетесь от его услуг по этой причине, я прикажу кастрировать его, чтоб Вам и в голову не приходило воспринимать его, как мужчину.
— Даже так, — герцогиня судорожно сглотнула, — Ну что ж, хотите меня унижать, унижайте. Я, конечно же, не посмею не согласиться… Пойдемте, Вы это тоже сами проконтролируете.
— Думаете, я откажусь? Нет, миледи, я отказываться не буду. По одной простой причине. Я не понимаю, чем Вас может унижать помощь такого слуги. Вам ведь достаточно будет сказать мне, что он посмел хотя бы взглянуть на Вас так, что Вам это не понравилось, и я заставлю его больше никогда не то что не позволять себе такого, а даже не сметь думать о таком.
Герцогиня, ничего не отвечая, вышла и прошла к себе в комнаты. И герцог, и Виктор последовали за ней.
Там она позвала Сьюзен и, приказав принести костюм для верховой езды, переоделась в присутствии обоих мужчин, после чего отослала камеристку.
— Вы удовлетворены, Алекс? — проронила она ледяным тоном, взглянув на супруга. В глазах ее застыло выражение холодного равнодушия.
— Вполне, — кивнул тот.
— Ваша изощренность потрясает меня до глубины души, герцог. Это как же меня надо ненавидеть, чтобы додуматься до такого?
— Ну не придумывайте, дорогая. Какая ненависть? О чем Вы? Я всячески стараюсь угодить Вам… а Вы говорите такое… Чем я обидел Вас? Тем, что хочу, чтобы Ваша камеристка всегда была под присмотром и, чтобы мальчик в случае необходимости мог заставить ее помогать Вам так, чтобы Вы были довольны? Кстати о Вашей камеристке… Это она Вам наговорила, что я заставляю ее докладывать мне о каждом Вашем шаге?