— Вы напрасно так говорите, мой государь. Я не хочу с Вами спорить, однако хочу заметить, что Ваши слова кроме всего прочего еще и очень обидны. Если Вы ставили своей целью обидеть и ее, и меня, можете не сомневаться, Вы ее достигли.
— Мне плевать, как воспримет она мои слова, но я очень хочу знать, на что обиделась ты, — король шагнул к Алине и обхватил за плечи, — С какого времени ты стала обижаться на правду? Или я хоть в чем-то солгал?
— Я знаю, что Вы не лжете, мой государь, но это Ваша правда… и она не совсем объективна, — Алина удрученно вздохнула и перешла на латынь, — Во-первых, Ваше поведение тоже не образец христианской добродетели, а во-вторых, не усердствуйте так, она уже сломалась и будет очень удобной для Вас супругой, особенно если Вы позволите ей сохранить хотя бы видимость собственного достоинства, а в-третьих, на данном этапе ее присутствие рядом с Вами гарантирует стабильность государства, можете мне поверить. Поэтому, улыбнитесь, скажите ей что-нибудь приятное, а еще лучше извинитесь. И Вы получите гарантию того, что она не сыграет у Вас за спиной.
— Уверена, что не сыграет? — тоже сменил язык общения король, — Недруг стопроцентно неопасен лишь тогда, когда мертв. Даже друг может предать.
— Я не дам ей возможности это сделать, но мне будет легче ее контролировать, если Вы поступите так, как я сказала.
— Хорошо, кузина… пусть будет так, ты знаешь, я не могу тебе противоречить, — король разжал руки, отступил на шаг и повернулся к королеве, — Извини, Гертруда, я погорячился и наговорил много лишнего. Не сердись. Однако было бы лучше, если б ты сейчас уехала и в последствии навещала Алину лишь в мое отсутствие. Мне необходимо иметь место, где я мог бы расслабиться, и условности двора не давили бы на меня столь тяжким грузом.
— Условности двора? — тихо переспросила королева, ее глаза непонимающе распахнулись, — Когда это Вы при дворе соблюдали хоть какие-то…
Она не успела договорить, Алина, шагнула к ней, схватила ее за лечо и, сильно сжав, опустилась на колени сама, вынуждая и королеву последовать ее примеру, после чего достаточно жестко проговорила:
— Мой государь, Ее Величество, конечно же, последует Вашим рекомендациям, и не будет нарушать Вашего уединения, где бы то ни было, если на то не будет Вашего соизволения. Она лишь хотела заметить, что и при дворе и в любом другом месте, ее присутствие никоим образом не налагает на Вас никаких обязательств и не принуждает ни к какому соблюдению условностей. Я правильно Вас поняла, Ваше Величество? — с напором в голосе спросила она в конце.
— Да, конечно, герцогиня, именно это я и хотела сказать, — королева уже сама склонилась еще ниже.
— Вот и отлично, Гертруда, я рад, что мы, наконец, нашли приемлемое для нас обоих решение. А сейчас встаньте, милые дамы, и разрешите мне удалиться. Я оставлю Вас, Гертруда, в надежде, что увижу теперь лишь при дворе, — сухо проговорил король и, не дожидаясь, пока женщины поднимутся с пола, стремительно вышел.
Поднявшись с колен, королева вновь смерила Алину оценивающим взглядом:
— Ну ты и вертишь им… — покачав головой, тихо проговорила она, — сказал бы кто, не поверила бы… Только зачем это тебе было нужно: заставлять его извиняться? Я хоть латынь и не понимаю, но ведь и без знания слов можно сообразить, что он остался при своем мнении, но ради тебя согласился и дальше делать вид, что уважительно относится ко мне.
— Ваше Величество, я действительно хочу, чтоб Ваш сын стал достойным его наследником. И я твердо уверена в том, что только Вы можете этому поспособствовать. Я не буду опровергать, что король был неискренен в своих извинениях, не в моих правилах лгать. Но я надеюсь, что Вы оцените его тактичность и ответите не только тем, что не будете плести против него интриги и заговоры, в чем поклялись, но и постараетесь стать его надежной союзницей.
— Ты думаешь, он оценит? — усмехнулась королева.
— Он — нет, но оценю я, а это тоже немало в Вашем положении.
— Хорошо, я постараюсь… — печально вздохнув, согласилась она, — в моем положении действительно выбирать не приходится. Будет что-то нужно сделать, скажи. И кстати, можешь обращаться по имени.
— Хорошо, Гертруда я воспользуюсь этим. Для начала я хотела бы знать, где Вы нашли ювелира, который изготовил Вам перстень.
— Этот перстень мне подарил герцог Веренгер, он был моим любовником одно время. И у него был план убить короля, но я испугалась… после нескольких месяцев общения с герцогом, я стала бояться его даже больше Артура, он очень жестокий человек. Я подумала, что мне не резон менять мыло на шило, и что придя к власти, герцог может избавиться и от меня, поэтому сказала ему, что у меня украли перстень, а сама его спрятала. А потом очень кстати Леопольд попал в немилость у Артура, и тот отослал его от двора.
— Герцог Веренгер обещал еще достать яд или подобный перстень?
— Нет, он сказал, что достал этот перстень с большим трудом, и запаса подобного яда у него больше нет, поэтому очень разозлился, когда я сказала, что у меня украли его. Мне показалось, что он готов убить меня и еле сдерживается.
— Ваше Величество, а герцог никого из фрейлин не рекомендовал Вам? — Алина задумчиво нахмурилась.
— Да, одну, Регину. Я хотела от нее избавиться, но она глянулась Артуру, и он не дает мне это сделать до сих пор.
— Пошлите ее с поручением ко мне, когда вернетесь во дворец. Например, завтра. Пусть привезет мне Вашу записку о том, что Вы, в соответствии с нашей договоренностью, посылаете мне какой-нибудь подарок. Записку залейте воском и запечатайте так, чтобы не вскрыть…
— Хорошо. Ты хочешь ее обвинить в его пропаже?
— Я хочу разговорить девочку, но так, чтоб она не поняла, какими способностями я обладаю и что знаю про нее… Мое недоумение в связи с отсутствием указанного в записке подарка будет великолепным поводом узнать много интересного.
— В первую очередь обо мне, как я понимаю, — усмехнулась королева.
— Я думаю, что все, что она знает о Вас, она уже передала королю, так что вряд ли у Вас есть резон этого опасаться. Если он знает и его это не волнует, почему Вы думаете, что это должно взволновать меня? Меня интересует не это… Меня интересует, нет ли у нее перстня подобного Вашему…
— А ты что не видишь это?
— Вот Ваш перстень, например я не видела, пока Вы не захотели им воспользоваться… Кто знает, вдруг и ее не вижу тоже… или говорю тебе, что не вижу, чтобы Вас не пугать… Пришлите мне девочку, ведь если она натворит чего, я Вас обвиню.
— Конечно, пришлю. Какие проблемы? Я буду только счастлива, если ты отправишь ее или в темницу, или на плаху… делай с ней что хочешь. Если будет надо, я подтвержу все, что только пожелаешь.
— Вы согласны лжесвидетельствовать? — удивленно спросила Алина.
— А ты сомневаешься? — хмыкнула королева, — Ты обладаешь надо мной теперь такой властью, что можешь заставить делать не только это.
— Вы боитесь меня?
— Я боюсь оказаться в монастыре… — королева тяжело вздохнула, — Ты никогда не была в монастыре молчальниц, куда ссылают особ отверженных и высокородных?
— Молчальниц?
— Ну да, его так все зовут, там более половины монахинь несет обет молчания и кроме как для молитв рта не открывает. Мне про него такие ужасы рассказывали… Там, говорят, настоятельница Нора опальных жен, обвиненных в прелюбодеянии, или девиц, что отцовской воле противились, в каменных мешках, по колено, а то и по шею в собственном дерьме, годами держит, чтоб осознали и раскаялись. И даже когда выпускает, за малейшую провинность так наказывает, что они сами в эти каменные мешки обратно просятся…
— Это кто же Вам такие подробности рассказал, коль молчат они почти все? — усмехнулась Алина.
— Да все говорят… Вон, у графа Эсвелта лет шесть назад, дочь в церкви на венчании отказала жениху, и граф, разгневавшись, отправил ее туда на год. А когда приехал за ней через год, она хоть и не говорила ничего о жизни в монастыре, но на коленях его молила, и пол у ног целовала, чтоб только забрал он ее, соглашаясь выйти замуж за любого. А когда он выдал ее замуж за старого графа Орера, чтоб дела свои поправить, то тому стоило только сказать: "Никак в монастырь захотела?" и она у ног его ползать начинала, предлагая как угодно наказать ее, только не отправлять туда, и боялась не то что с кем-то кроме него общаться, а даже посмотреть на кого-то. И даже сейчас, когда граф Орер, год уж как умер, она никуда не выезжает и в гости к себе никого не зовет.