— Дорогая, Вы ко мне пристрастны. Я не говорю Вам лишь информацию, которая может, по моему мнению, Вас расстроить… а так Вы знаете все. Ну не сердитесь, сегодня такой хороший день… сейчас вернется Ваш мальчик, мы выпьем и давайте проедемся по лесу.
— Хорошо, я не против, — кивнула Алина.
Через некоторое время с подносом, на котором стояли два серебряных кубка, вернулся Виктор. Он с поклоном подал один из них герцогине, а второй герцогу.
— За Вас, моя дорогая, — улыбнулся герцог, поднимая кубок, — постарайтесь быть счастливы, если сможете.
Он поднял кубок, намереваясь залпом осушить его, и в следующее мгновение Алина, вскрикнув: «Нет», резким движением выбила его у него из рук.
— И что это значит, дорогая? — герцог удивленно посмотрел на нее.
— Вы выиграли… можете начинать спектакль. Я знаю, что ничего не докажу… — перешла на латынь Алина.
— О чем Вы? — так же сменил язык герцог.
— Да, ладно… мой слуга хотел отравить Вас… развлекайтесь… никто не поверит ни мне, ни ему… у Вас великолепно убраны все концы.
— Отравить? Надо же… — герцог удивленно усмехнулся, — Неужели Вы посмеете обвинить в этом меня?
— Нет, не посмею… я же сказала, развлекайтесь.
— Кстати, если Вы думаете, что это я подстроил, что ж остановили?
— Вы бы выпили. Вы не останавливаетесь, милорд… и готовы жизнь положить, лишь бы сломать меня…
— Вы серьезно считаете, что я способен на такое?
— Ладно, оставим… Что Вы хотите от меня и него?
— Пока только поговорить с ним… Мне интересно, зачем ему это было надо.
— А то Вы не знаете, что он имеет к этому такое же отношение, как увядший цветок к приходу засухи, — губы Алины заметно подрагивали, — я знаю, что Вас бесполезно просить, милорд, Вы слишком долго ждали, чтоб сейчас от всего отказаться… и все же… не затягивайте петлю, я не смогу с ней жить.
— Вы опять говорите загадками, дорогая.
— Жаль, что Вы отказываетесь их понимать. Но я не особо и надеялась на это. Кстати, для всего дальнейшего представления я нужна Вам, или Вы можете обойтись без меня?
— Могу и без Вас, если объясните мальчику, что ему лучше быть откровенным со мной, мне не хотелось бы искать Вам другого пажа, — вернулся к родной речи герцог и обернулся к Виктору, — Ну как расскажешь мне все сам или надо устраивать допрос с пристрастием?
Виктор, удивленно смотревший на все происходящее и ничего не понимающий, покорно склонил голову:
— Конечно, господин, я расскажу все, что хотите. Что Вы хотите знать?
— Когда, как и зачем отравил вино и кто помогал.
— Вы серьезно, господин? — в глазах Виктора мелькнуло неподдельное изумление, — Вы считаете, что вино было отравлено?
— Так считает твоя госпожа. Хочешь, сейчас прикажу привести кого-нибудь и заставлю все вылизать с пола. Сам ведь знаешь, что будет. Не упорствуй, расскажи все как есть.
— Это невозможно, господин, — Виктор побледнел, и у него начали подрагивать руки.
— Виктор, вино на самом деле отравленное, если герцог заставит кого-то слизать его с пола, то ты убедишься в этом. Ты действительно хочешь это увидеть и настаиваешь на этом?
— Госпожа, я, конечно, верю Вам, моя жизнь и так полностью в Вашей власти… Но я не делал этого, я никогда бы не посмел…
— Раз веришь, то не перечь и будь послушен герцогу, — жестко произнесла герцогиня и обернулась к супругу, — Делай с ним, что хочешь.
После чего развернулась и стремительно вышла.
Герцог долгим мрачным взглядом посмотрел на Виктора и тихо проговорил:
— Хоть я безгранично верю супруге, но все ж проверить не помешает.
Он дернул шнур вызова слуг и появившемуся на пороге слуге приказал:
— Конюха приведи и пусть захватит худшую собаку двора.
— Да, Ваша Светлость.
Слуга тут же поклоном удалился, а через несколько минут в дверь постучали, и конюх ввел чуть прихрамывающего дворового пса.
— Заставь его все слизать с пола, — приказал герцог конюху, — не слижет он, это сделаешь ты.
— Ваша Светлость, имеет какое-нибудь значение, как разлитое вино попадет ему в рот? — осторожно осведомился тот.
— Никакого, — хмыкнул герцог.
Конюх усадил пса, достал из кармана аккуратно сложенную тряпицу, склонился и вытер ей все разлитое вино. Затем резким движением запрокинул голову пса, раскрыл ему пасть и отжал туда тряпку, после чего зажал псу пасть, не давая ничего выплюнуть, и стал поглаживать по шее, вынуждая его быстрее все проглотить.
Минут через пять пса начала бить крупная дрожь, у него закатились глаза, изо рта пошла пена, и он рухнул на пол.
— Мило, очень мило… — пробормотал герцог, глядя на пса, потом вновь дернул шнурок и приказал появившемуся слуге, — Вынесите эту падаль.
Слуга вместе с конюхом подхватили бесчувственное тело пса и поспешно вытащили его из покоев. Герцог повернулся к Виктору:
— Хорошо, что хоть яд выбрал быстродействующий, мучиться пришлось бы недолго.
— Господин… — Виктор опустился на колени.
— Хватит оправдываться, — резко прервал его тот, — я готов простить тебе эту неудавшуюся попытку. Я надеюсь ты понял, что хоть твоя госпожа и не питаешь ко мне нежных чувств, но не позволит тебе ничего предпринять против меня…
— Да, господин, я понял, — Виктор сообразил, что никакие его оправдания приняты все равно не будут, и решил смириться, — если Вы соблаговолите сохранить мне жизнь, больше подобное не повторится.
— Ну вот уже лучше… я рад, что ты не стал спорить с очевидным, — хмыкнул герцог, — я бы конечно ни за что бы не спустил тебе подобное, будь ты моим слугой, но моя супруга, мальчик, явно привязалась к тебе… и мне не хочется ее огорчать, поэтому я прощу.
— Вы несказанно добры, господин, — не вставая с колен, тихо проговорил Виктор, он догадался, что это только начало разговора, и герцог непременно что-то сейчас потребует от него. Что-то такое, что выполнить ему будет совсем непросто.
— По большому счету мне абсолютно все равно как ты относишься ко мне, я удовлетворюсь твоим обещанием больше не пытаться отравить меня. Ведь ты пообещаешь мне это?
— Да, господин, я клянусь, что никогда ничего не предприму против Вас и никогда не попытаюсь Вас отравить.
— Замечательно… Это, что касается меня. А вот, что касается твоей госпожи тут вопрос, конечно сложней. Я надеюсь, что она небезразлична тебе, и ты предан ей и ее интересам. Не так ли?
— Да, господин.
— Ты любишь ее?
— Да, господин.
— И в чем это выражается?
— Лишь в том, что я никогда не позволю себе никакой непочтительности по отношению к ней и тем, что я стараюсь с максимальной старательностью выполнять все ее приказания.
— Этого мало… очень мало… понимаешь?
— Вы хотите, чтобы я что-то большее делал для нее?
— Да, хочу, — кивнул герцог, — настолько хочу, что готов закрыть глаза на то, что ты пытался отравить меня… причем как мне кажется не без помощи твоей сестрицы-колдуньи… Иначе как объяснить то, что ты за столь короткое время сумел отравить вино, причем даже сам не был в этом уверен. Тут явно без колдовства не обошлось. Король, конечно же, зря помиловал ее, такие люди, даже под надзором чрезвычайно опасны.
— Я не общался с ней с тех пор, как нас арестовали, господин. Она здесь вообще абсолютно не причем, она даже не знает, где я.
— Кто ж в это поверит, мальчик, когда налицо совсем другая картина… Но я не буду предъявлять обвинений ни тебе, ни ей, если ты, конечно, будешь покорен моей воле и будешь ревностно и со старанием служить своей госпоже.
— Что я должен делать?
— Прежде всего, по-настоящему любить свою госпожу. Так любить, что хотеть выполнить не только те ее желания, о которых она говорит, но и те о которых она умалчивает. Ты должен жить только для нее, ради нее и во имя нее. Понял?
— Не совсем.
— Жаль, что ты не понимаешь. Ты ведь постоянно с ней, неужели ты не видишь, что она несчастна?
— Вижу, господин, но разве в моей власти это исправить?