Странный народ!
Ее ноги сами принесли ее к палатке аменокаля. Может быть, он тоже говорит на ломаном французском языке. Тогда она по крайней мере узнает, куда делся Аркани и можно ли ей уехать. Да, это даже проще сделать, пока Аркани нет здесь. Ее все еще смущали его притязания на нее как на свою пленницу и одновременно обращение с ней как с гостьей: он позволил ей жить в палатке своей матери и объяснял ей жизнь туарегов. Кроме того, ей была противна мысль о том, что благородные туареги держат крестьян, рабов и пастухов коз. Это было слишком по-варварски, бесчеловечно.
Она остановилась перед аменокалем и слегка наклонила голову, чтобы выказать ему свое уважение.
— Я приветствую вас как главу племени, — обратилась девушка по-французски. — Я охотно поговорила бы с вами.
Маленькие темные глаза аменокаля внимательно смотрели на нее через прорезь тугулмуста. Однако он молчал. Вероятно, не понял ее. Она повторила то же самое на арабском языке. Ахитарель не отводил от нее взгляда, но ничего не отвечал.
Дезире присела перед ним на песке, поджала под себя ноги и замолчала. Потом пригладила песок перед собой и начала чертить линии. Она нарисовала палатку и змеевидную линию реки, в некотором отдалении наметила гору с пещерой, между ними несколькими штрихами нарисовала всадника с верблюдом.
Пальцем она указала на палатку, затем знаками изобразила, что палатку покидают. Затем указала на верблюда и на себя.
— Дезире, — произнесла она медленно и четко.
Затем пальцами указала, как двигается верблюд по песку до горы с пещерой, и вопросительно посмотрела на аменокала.
Ничто в его глазах не выдавало, что он понял ее. Вероятно, нет.
Дезире начала все сначала: указала на палатку, жестом дала понять, что ее покидают. Затем указала на верблюда и на себя. Однако, до того как верблюд отправился к горе, старик резким движением руки стер картины. Он понял ее, и ответ его был однозначным.
Девушка недовольно уставилась на него, затем медленно поднялась.
— Где Аркани? — спросила она. Она была уверена, что аменокал понял ее вопрос, заданный на французском языке.
Он смахнул рукой со своего одеяния воображаемую муху, затем поднялся и просто пошел от нее прочь. Это было верхом невежливости.
В ярости Дезире зашагала к своей палатке. Мать Аркани не обратила на нее внимания, она пекла хлеб. Тедест занималась ослами. Дезире присела рядом с Аиссой.
— Где Аркани? — спросила она медленно.
Аисса одно мгновение испытующе смотрела на нее и снова занялась своей работой. Дезире схватила Аиссу за руку и помешала ей взять миску с подходившим тестом.
— Аисса, где Аркани?
Женщина взглянула на Дезире и высвободила свою руку.
— Аркани, — проговорила она и указала на пустыню.
Итак, Аркани ускакал в пустыню. Но Дезире это уже знала. К тому же Аисса, похоже, рассердилась на нее, поднялась и что-то сердито ответила. Дезире не поняла ни слова, однако тон женщины был далеко не дружественный.
Девушка отошла и заняла свое место на подстилке перед палаткой. Аисса сердито поворчала, потом снова принялась печь хлеб. Она больше не удостоила Дезире ни единым взглядом.
Это означало, что девушке придется ждать дальше.
До оазиса Цаоуатанлац оставалось полдня пути. Аркани позволил мехари двигаться без понуканий. Умное животное почуяло, что они приближаются к реке. Не было необходимости мешкать. Аркани гордился своим чудесным дромедаром, тот был совсем белым и предназначался для князя. Но Аркани не был князем, еще не был. Однако однажды он им станет. Племя уважало и ценило его. Мужчины слушались его. Он вел воинов, судил мудро и справедливо. Не было ни одного повода для того, чтобы мужчины племени однажды не выбрали его аменокалем. Однако уже был один выбранный аменокаль — его отец, а право стать аменокалем не передавалось по наследству.
До этого у Аркани не возникало сомнений в своем будущем. Он не тратил времени на дальние планы. Умная тактика, мужество и меч позволяли ему и его племени снова и снова становиться победителями в пустыне. Так было всегда, и так будет всегда.
После разговора с мудрецом он больше не был так уверен в этом. Алхави был ученым, владевшим грамотой. Всей душой и помыслами он был обращен к Аллаху, а также к духам туарегов. Он знал Коран, владел письмом тифинаг, давал мудрые советы. Его слушал даже аменокаль.
Аркани провел у Алхави полдня. Они пили чай, разговаривали о пустыне, мехари, стадах коз, о ветре и мире. Затем старик поднял голову.
— Что я мог сказать бы тебе, о чем ты не знаешь?
— Я не знаю, святой человек, — ответил Аркани.
— Что бы я тебе ни посоветовал, — проговорил Алхави, — твое решение уже принято. Ни я, ни аменокаль не сможем тебе помешать.
Аркани опустил глаза. В глубине своей души он должен был признать правоту мудреца. Он уже давно принял решение.
— Аменокаль желает получить ответ, — выговорил он наконец.
Старик тихо засопел.
— На какой вопрос? — Потом он тихонько рассмеялся. — Ты хочешь взвалить ответственность на другого? Ты скажешь: марабу так говорил, и таким образом это его вина.
Аркани хотел было возмутиться, но все-таки предпочел промолчать: мудрому человеку не полагалось противоречить.
— Мысли и желания витают вокруг нас, — продолжил Алхави, как будто говорил сам с собой. — Они пытаются проникнуть в нас. Чего они добиваются? Хорошего? Плохого? — Он положил руки на свои скрещенные ноги. — С начала времен у нашего народа были законы. Эти законы позволили нашему народу выживать в пустыне все это время. Они предписывают каждому из нас собственное место в этом мире. Однако преступишь ты законы или нет, это твое собственное свободное решение.
Алхави отвернулся, и Аркани знал, что больше ничего не услышит.
Аркани сделал последнюю остановку, хотя его мехари был в состоянии пройти оставшуюся часть пути без отдыха. Мужчина медлил перед возвращением в лагерь, как будто мог отодвинуть этим уже принятое решение. Алхави был прав: что ни посоветовал бы ему мудрец, это не изменит решения Аркани. Он остановил мехари на месте, где лежал высохший верблюжий помет. Ясно, что он находится уже недалеко от лагеря.
Аркани не стал снимать с мехари седло, достал только из сумки чай, сахар, чайник и чашку и взял бурдюк с водой. Он старательно собрал верблюжий помет, положил к нему несколько сухих веток и зажег костер. Затем положил в воду чай и сахар и дал воде закипеть. Он не хотел, чтобы чай был слишком крепким и пенистым: ему нужна была ясная голова.
Еще до того, как чай был готов, он заметил по ворчанию своего мехари, что вблизи кто-то находится. Дикий зверь? Однако мехари оставался спокойным, играл верхней губой и тихо ворчал, повернув голову в том направлении, откуда он что-то учуял. Направление указывало на лагерь. Аркани подумал, что это может быть всадник. Могло быть и несколько всадников.
Он продолжал спокойно сидеть и заниматься костром. На вершине плоской дюны появился всадник. Хотя лицо его было закрыто покрывалом, оставлявшим видимыми только глаза, и на нем была обычная одежда туарегов, Аркани сразу узнал его. Не только потому, как он сидел на мехари, а по самому мехари. Животное было светлым, но не таким белым, как его верблюд, и не таким благородным. В племени оказался человек, желавший, чтобы его мехари был как можно светлее. Цвет этого животного был переходным от светло-серого к пятнистому белому. Всадником был Акамоук.
Аркани ждал, пока Акамоук подскачет к нему. Он не смотрел даже на то, как Акамоук подошел к костру и без приглашения сел около него.
— Эссаламоу алайкоум, Аркани, — проговорил гость. — Я вижу, ты вернулся целым и невредимым.
— Алайкоум эссалам, — ответил Аркани. — Я вижу, что приветствуют меня немногие.
Глаза Акамоука сузились, он ухмыльнулся.
— Это не приветствие, Аркани. Никто не придет, чтобы встретить тебя. Никто, кроме меня.
— Так-так, ты единственный, кто остался добр и терпим по отношению ко мне.