Она увидела Аркани сидящим вблизи бесформенной скалы. Его взгляд был прикован к пустыне, в то время как его пальцы что-то играючи рисовали на песке. Она решила понаблюдать за ним: что-то в манере его поведения пленило ее. Он сбросил сандалии, скрестил ноги и поставил локти на колени. Его длинные пальцы чертили линии и делали углубления в песке с такой скоростью, которой она никогда не замечала ни у одного туарега.
— Подходи ближе, — услышала она его голос.
— Извини, я не хотела мешать тебе молиться, — пробормотала она смущенно, потому что он заметил ее, даже не оборачиваясь к ней. Теперь она не могла отойти от него просто так.
— Ты не мешаешь мне, — возразил он. — Я размышлял.
Она опустилась рядом с ним, сбросил свои сандалии. Сидеть, скрестив ноги, ей было все еще тяжеловато.
— Я люблю просто сидеть в одиночестве в пустыне, прислушиваться к ветру и записывать свои мысли.
Дезире бросила удивленный взгляд на знаки и линии на песке.
— Мысли? — изумленно спросила она. — Ты думаешь быстро.
Он тихо рассмеялся, и она снова увидела в его глазах золотые искорки.
— Таким образом можно вопрошать оракула. — Он разгладил песок так, что тот стал, как чистая школьная доска, и начал выдавливать в песке углубления. Он делал это кончиками пальцев и косточками попеременно с такой скоростью, что Дезире едва успевала следить за ним глазами. В подобном же темпе он стер каждый второй знак.
— Минуту, я не могу уследить так быстро, — воскликнула Дезире.
Аркани остановился и все стер, а потом начал сначала. Однако он продолжал писать в таком же темпе. С открытым ртом Дезире наблюдала за игрой его пальцев.
— Что это значит? — спросила она наконец.
— Если остаются три знака, то это хорошо, — ответил он. Он быстро снова стер оракул. Дезире тем не менее заметила, что остались четыре знака.
— Я не верю ни во что подобное, — проговорила она и, подобно Аркани, направила взгляд к горизонту. Заходящее солнце окрасило громадные песочные волны в темно-фиолетовый цвет. — Я предпочитаю быть хозяйкой своей жизни и охотнее беру ее в свои руки.
— Кто знает, что ему определено в жизни, — возразил Аркани. — Пустыня сурова и жестока, повсюду она может приготовить для жизни человека ловушку. Жизнь не что иное, как песчинка в пустыне. Ее можно просто сдуть.
— Жизнь у вас, кажется, не имеет большой ценности, — возразила Дезире. — Почему же тогда туареги совершают грабительские набеги, имеют вассалов и рабов?
— Наши разбойничьи набеги — почетное дело, — сказал Аркани уверенным тоном. — Они совершаются согласно определенным правилам.
— Почетное? — Дезире возмущенно фыркнула. — Это же чистый цинизм. Правила там, правила здесь, вы нападаете на караваны, отнимаете у людей их добро! Что в этом почетного?
— Есть правила, — спокойно ответил Аркани, — чтобы начинать борьбу, необходимо равновесие в силах. Тот, кто нападает на более слабых, теряет свою честь.
— И этих правил придерживаются все? — спросила она менее убежденно.
— Да. Кто же хочет потерять свою честь? Его изгнали бы из племени, и он не смог бы один выжить.
— Говорят, что туареги жестоки и борются любыми средствами.
Прямая спина Аркани, казалось, еще больше выпрямилась.
— Это верно, в первую очередь ценится личное мужество воина и его искусство убивать мгновенно.
— Итак, жизнь для вас ничего не значит?
— Наоборот, она очень ценна. Амаер убивает только тогда, когда это необходимо. И только равного себе противника. Никогда он не нападет на женщину. Женщины неприкосновенны. Они являются сердцем пустыни.
— Это успокаивает меня несказанно, — пробормотала Дезире, бросив косой взгляд на Аркани.
— Воины никогда не нападут на палатку противника, — продолжал объяснять Аркани, — потому что палатка принадлежит женщинам.
Дезире молчала. Слова Аркани успокоили ее тайные опасения. Если эти воины в голубом действительно являются мужчинами чести, ей вообще нечего бояться. По крайней мере с их стороны. Ее единственный враг — сама пустыня. Однако под защитой сынов пустыни с ней ничего не может произойти. Они знают дорогу, водоемы, знают, как себя вести. Ей нужно только доверять им.
— И тем не менее... — сделала она еще одну слабую попытку. — Вы уважаете своих женщин, а как ваши рабы, насколько ценна для вас их жизнь?
Аркани указал в направлении лагеря.
— Там пятнадцать мужчин. Сколько из них рабов, как ты считаешь?
Дезире быстро размышляла.
— Один, — ответила она потом.
— Почему ты так думаешь?
— Он выполняет более низкие работы.
Аркани бросил на нее высокомерный взгляд.
— Ты в этом уверена?
— Это Тухами, я видела его в деревне. Он заботится о твоем мехари и о моем.
Аркани поднялся, чтобы вернуться в лагерь. Однако он еще минуту стоял перед Дезире и закрывал перед ней небосклон умирающего дня.
— Здесь пять икланов, они отличаются от нас только своим неблагородным происхождением. Однако ты не можешь этого видеть, ты можешь заметить только одно-единственное отличие: у них нет мечей.
Дезире замолчала. Под рабами она действительно понимала нечто совсем другое.
— Что ты сегодня узнала о жизни? — спросил он ее. Девушка молчала, и он продолжил: — Живи так, как будто каждый твой день является последним, но обращайся со своей семьей и друзьями так, как будто будешь жить вечно.
Он ушел, а она все стояла, не отрывая взгляда от пустыни. Все растворилось в необыкновенном свете. Девушка пожелала, чтобы последний день ее жизни выглядел точно так же.
Глава 23
Охотнее всего она бы расплакалась от стыда, отчаяния, умиления и тоски. Однако плакать означало зря тратить воду в пустыне. Это Аркани ей уже сказал. Аркани! Как только она вынесет оставшиеся дни и не сойдет с ума, как вообще выдержит, не имея возможности протянуть к нему руку и не выказать своих чувств.
Ее взгляд нашел его на качающейся спине белого мехари. Его сердце навсегда принадлежит пустыне. И его любовь. Гордость этого мужчины была сродни гордости свободного орла в небе. Его мужество, чувство собственного достоинства и ум росли и были ему так же важны, как вода, свобода и просторы пустыни. Ей стало понятно, что этот мужчина никогда не будет принадлежать ей.
Несмотря на многочасовую скачку, Аркани не утратил своей высокомерной манеры держаться. По нему невозможно было заметить, что происходит у него внутри, а Аркани впервые в жизни чувствовал неуверенность.
Он был сыном пустыни, сыном аменокаля, благородным воином, амаером, его мать была дочерью прежнего аменокаля. Его храбрость вошла в поговорку. Он объединял в себе силы ихаггаров, и предводители караванов с дрожью произносили его имя. Он умел хорошо выбирать слова, когда сходился с девушками к ахалу, и некоторые из девушек, достигших брачного возраста, давали ему понять, что не откажут ему. До этого все ограничивалось романтическими встречами. Он проводил одну или две любовные ночи, но, когда наступало утро, знал, что не будет свататься. Он полагал, что знает женщин, хотя верить в подобное было дерзко. Ведь не напрасно именно женщина решала, принять ей сватовство мужчины или отклонить его. Не напрасно мужчина постоянно старался понравиться женщинам любым способом. Теперь же он видел перед собой женщину, которая не подходила к этой расстановке сил. Она вообще не подходила ни к какой расстановке сил.
Эта женщина, без сомнения, была красивой. Она напоминала ему стекло, фарфор, снег — все те редкие драгоценные вещи, которые были для него недостижимы. Он знал, что эта женщина для него так же недостижима. Но она ни в коем случае не казалась нежной и хрупкой, хотя упрямство и недостаточное знание пустыни заставляли ее проявлять легкомыслие. Он восхищался ее мужеством и тем, что она рискует собственной жизнью ради своего отца.