Он напряженно смотрел вдаль.
— Они не поняли, что произошли изменения. Мир изменился, и эти изменения достигли и туарегов.
— Вы всегда требовали выкуп?
Он отвернулся.
— Нет, наши воины собирали лишь дань с караванов. Это нечто другое. Требования выкупа были духом зла, овладевшим головами некоторых мужчин. Они не сообразили, что тем самым повредят собственному племени.
— Ужасно, — прошептала она, вздрогнув.
— Солдаты подумали, что тебя прячут и хотели найти где. Мой отец, аменокаль, сказал, что ты уехала, они не поверили ему.
— И поэтому они его...
— ...застрелили, — закончил он. — Они застрелили и казнили многих, выбирая по одному: женщину, ребенка, мужчину. Потом снова женщину, ребенка... Затем жгли палатки, пока мы не приехали. Они, вероятно, продолжили бы и дальше, пока не осталось бы никого в живых.
Дезире с болью выпрямилась.
— Почему ты не борешься? Почему вы не обороняетесь?
— Борьба имеет смысл только тогда, когда силы равны, — возразил он.
Она крепко ухватилась за его гандуру и умоляюще посмотрела на него.
— Итак, вы признаете себя побежденными?
— Аменокаль мертв, оружие должно молчать.
— Как долго?
— До того, пока не выберут нового аменокаля.
Разочарованная, она отвернулась. Филипп ждал рядом с верблюдом, который встал на колени.
— Туарег никогда не расстается со своим мечом, а также с образом женщины, которую любит, — тихо произнес Аркани.
Дезире пыталась овладеть собой. Она заметила нетерпеливое движение руки Филиппа. Верховые верблюды под солдатами также пританцовывали и были явно обеспокоены. Лейтенант выкрикивал какие-то бессмысленные приказы. На одно мгновение ею овладело желание броситься на песок и превратиться в камень, у нее больше не было слез. Только свободные люди могут выжить в пустыне, люди, которые не знают никаких границ и никакого диктата. Все знание об этом враждебном жизни мире в пустыне объединилось в народе под голубыми покрывалами. Все остальное было здесь не к месту.
— Я не поеду, — сказала она твердо. — Я никогда не рассматривала себя в качестве твоей пленницы или заложницы.
— Они заставят тебя.
— Они не смогут, — резко возразила она.
— У них нет чести. Они убили женщин и детей.
— Я не хотела этого, я никогда не хотела причинить кому-либо горе.
Она повернусь к Аиссе, схватила ее руки и прижалась к ним лицом.
— Аисса, ты приняла меня в свою палатку, которую делила со мной до тех пор, пока я не выздоровела. Твоя забота, твой уход, твое понимание... Таниммерт. Тедест, ты была мне почти подругой. Я знаю, вы не понимаете меня, и у меня не было достаточно времени, чтобы выучить ваш язык. Я отдам остаток своей жизни за то, чтобы остаться с вами, делить вашу жизнь, понимать вас. Мне ужасно жаль. Мне очень стыдно. Эти люди пришли из моей страны, я полагала, они думают и чувствуют, как я. Но это оказалось неверным. Это не мой мир. Я не хочу снова возвращаться в него!
Ее отчаянный крик огласил дюны.
— Кемтелеллит. — Тихий голос Аркани разрезал ей сердце. — Ты свободна.
На одно мгновение она зашаталась. Народ Аркани мог обрести мир только тогда, когда она уйдет с солдатами. Стряслась слишком большая беда.
С опущенной головой, спотыкаясь, она подошла к терпеливо ждавшему верблюду. Филипп помог ей забраться в седло.
Выкрикивая громкие приказы, к группе подскакал лейтенант. Медленно сформировался караван. Темнокожие воины, служившие у французов в качестве наемников, пытались придерживаться какого-то порядка. Давалось им это с трудом. Отряд двинулся к гребням дюн, окружавших оазис.
Дезире не могла заставить себя обернуться. Она оставляла позади себя людей, которые спасли ей жизнь. Она оставляла позади себя людей, которые стали ее друзьями. Она оставляла позади себя людей, которых начинала понимать. Она оставляла позади себя людей, которые погибли из-за нее. Она оставляла позади себя свою любовь.
На западе виднелся последний кусочек плачущего солнца. Потом светило, полное стыда, скрыло свой лик в темной пропасти за горизонтом.
Внезапно Дезире выпрямилась в своем седле, обернулась и приставила руки ко рту, как рупор.
— Аркани! Терар кай!
Глава 34
С бесконечной монотонностью караван двигался на север. Мягкими экономными движениями вьючные верховые верблюды шли, как живая цепь. Они оставляли после себя следы в песке, быстро заносимые ветром. Если бы не лейтенант Пеллегрю, который постоянно выкрикивал какие-то приказы и нарушал с таким трудом поддерживаемый порядок в караване, вообще не было бы никакой смены событий. Солдаты часто ругались, проклиная жару, жажду, песок и непокорных дромедаров.
Вечером лейтенант присоединился к Дезире и Филиппу. Дезире и физически, и душевно было невыносимо. Лейтенант постоянно носил при себе короткую кожаную плеть, почти непрерывно стуча ее рукояткой по своей левой ладони. Маленькие голубые узко поставленные глаза придавали его лицу обезьянье выражение.
— Я и в самом деле любопытствовал, как выглядит та безумная мадемуазель, ради которой мы предприняли всю экспедицию, — проговорил он с кривой усмешкой. — Хотя я очень давно отучился от любопытства.
Дезире отвернулась, чтобы не видеть его. Ему, казалось, не мешало, что она не желает с ним общаться. Он без приглашения уселся около их маленького костра.
— Итак, вы одна из этих современных грабителей могил, которые ищут в песке давно сгнившие трупы. — Он снова ухмыльнулся. — Я не понимаю, что в них интересного, чтобы подвергать себя такой опасности. — Он слегка качнул головой, уставившись на огонь. — Смешно, но я делаю совсем противоположное: загоняю людей под землю.
Он рассмеялся. Дезире неожиданно выпрямилась и тихо застонала.
— Вы же видите, что моей невесте нехорошо, лейтенант. Ей нужен покой.
Пеллегрю бросил на Дезире быстрый взгляд.
— Она все-таки прошла через голубой ад, — заметил он. — Тут нужно проявить большую выдержку. В любом случае, я рад, что мы нашли ее живой. Это принесет мне больше плюсов, чем мертвая француженка.
Дезире демонстративно закрыла лицо покрывалом. Филипп схватил ее за руку, зло взглянув на лейтенанта.
— Я прошу вас, оставьте нас в покое.
Пеллегрю поднялся.
— Тем не менее, она жива, — повторил он. — Не забудьте об этом, пожалуйста, когда будете благодарить моего генерала.
И пошел прочь.
Дезире пожалела, что у нее нет с собой кинжала, который она могла бы сейчас вонзить ему в спину. Девушка свернулась калачиком и натянула одеяло себе на голову.
Во время поездки она все время ощущала страшный запах сожженных палаток из колеи и видела окаменевшие лица людей в лагере. Закрыв лицо, девушка словно отделила себя от окружающих, как будто этим могла выразить свою обиду.
Сердце у нее заледенело. Она чувствовала себя бесконечно виноватой, с ужасом понимая, что изменить что-либо невозможно. Аркани был прав: она пленница своего собственного мира.
Девушка спросила себя, что ожидает ее в конце долгого путешествия. Сначала она представила себе ванну. Ей казалось, что она ощущает аромат розового масла в воде. Мягкий диван, обильная еда, которую ей сервирует служанка. Болтливые соседки, которые посетят ее за чашкой кофе.
Она подумала о прямых мощеных улицах. Мир, устроенный в определенном порядке, с углами, закоулками, стенами, светскими условностями. Все вокруг нее навязывают ей свою волю: каждая улица, каждый угол, каждая стена.
Воспаленными глазами она уставилась на Филиппа, сидевшего на качающейся спине верблюда. Он представлял собой жалкое зрелище. В пустыне ему было не место.
Филипп тоже был пленником своего мира, который он ценил превыше всего. Она не имела права его в этом упрекать: он не мог противоборствовать ему. Каждый был пленником своего мира. Но пусть он освободит ее!
Она бросила взгляд на пустыню, такую знакомую — с просторами, тишиной, суровой красотой. Пустыня сосредоточивалась на самом существенном. Она завышала заслуги и ухудшала ошибки, была садом Аллаха, из которого удаляется все лишнее. Здесь человек познавал самого себя. Все библейские отшельники шли в пустыню, чтобы получить облегчение.