У туарегов имелось свое название для верблюдов с любым оттенком шерсти. Мехари Аркани назывался «абцав» — животное было почти белым, ацерраф — пестрый верблюд, алемлар — серый верблюд, эберим — желтоватый верблюд. Животное Дезире называлось «эгаде» — у него была чудесная шерсть светло-коричневого цвета.
Она удивилась, что запомнила все названия, бессмысленные для нее и жизненно важные для Аркани.
Аркани! Еще глубже закутавшись в покрывало, она погрузилась в воспоминания о времени, проведенном с Аркани. Первое, что предстало перед ее внутренним взором, когда она подумала о нем, — величественная внешность: развевающаяся верхняя одежда цвета индиго; искусно завязанный тюрбан, концы которого служили покрывалом для лица и окрашивали кожу в синий цвет; невероятно выразительные, необычные серые глаза с золотыми точками; узкие, но такие сильные, нежные, опытные, помогающие и защищающие руки, которые одновременно могли безжалостно взмахнуть красным мечом, чтобы одним ударом снести голову с плеч своего врага. Она слышала его мягкий приглушенный голос, глубокий и таинственный, песни на его родном звучном языке. Она вспомнила его стройное тело с твердыми мускулами в красном свете луны в том незабываемом заколдованном месте. Вспомнила, как омывали его воды таинственного источника. Дезире невероятно тосковала по нему, по его нежности, по его любви.
Да, она была уверена, что Аркани любит ее. Он любит ее, как мужчина любит свою женщину. Потом перед ее глазами возникли другие картины ужаса. Разрушенный лагерь, сожженные палатки, опустошенные поля, молчаливые люди с обвиняющими взглядами, могилы у подножия дюн.
Девушка зарыдала. Потом, выплакав слезы, тихонько уснула прямо на черном верблюде.
Ей снился Париж, рю де Вуазин. Она видела перед собой высокий многоэтажный дом, в котором они жили. Отец сидел в своем кабинете, склонившись с лупой над античными осколками глины, забыв о времени. Сама она стояла в дверях с подносом в руках.
— Отец, ты действительно не хочешь есть?
— Подойди, Дезире, и посмотри. Это и в самом деле один из кувшинов для масла, который египетские жрецы использовали, чтобы бальзамировать умерших. Видишь здесь черного шакала? Это Анубис, бог мертвых. А здесь молено даже рассмотреть остатки высохшего масла...
На улице по мощенной булыжником мостовой проезжали кареты. Одна из них остановилась перед домом, и из нее вышел Филипп. В руках у него был букет цветов.
— Отец, Филипп хочет просить моей руки, — сказала она.
Отец нетерпеливо отмахнулся.
— Да-да, начинайте. Я сейчас приду, только рассмотрю эту ценную вещь...
Дезире со стоном повернулась. Песок скрипел у нее на зубах, и что-то давило ей на грудь. Она должна открыть окно, широко, чтобы вдохнуть воздух, иначе она совсем задохнется.
Париж, бурлящий, живой, большой город, который никогда не спит. Но тут нет мира, нет простора и нет времени. Жизнь в мучительной тесноте и в постоянных ссорах с соседями была изнурительной. Там ее оглушали шум и спешка, крыши закрывали звезды, воздух в комнатах был затхлым и спертым. Никакой ветер не приносил жары или прохлады. Проблемы возникали как бы сами по себе — в переулках и на улицах, в домах и общественных зданиях.
Там не было ничего из того, что в изобилии имелось здесь, в пустыне: время, мир и возможность найти самого себя. Она могла здесь направить взгляд вдаль и наблюдать окружающую природу, странным образом сформированные ветром камни, движущиеся дюны с острыми гребнями или отдельные песчинки, видеть на песке след жука или змеи, подумать о себе самой и обо всем, что приносит душе счастье.
Девушка вздрогнула и уставилась в темноту. Солдаты на карауле сидели у костра и тихо беседовали. Караванщики удобно устроились около своих животных. Она почувствовала руку Филиппа.
— Ты видела плохой сон, малышка? — Голос у него был мягким и озабоченным.
Со стоном она снова опустилась на одеяло. Филипп был рядом с ней.
Она любила Филиппа. Она лгала Филиппу. Она обманула Филиппа. Здесь не было его вины. Он беспокоился о ней. Он оплатил караван, чтобы найти ее, и сам отправился в это опасное путешествие в неизвестное. Он захватил с собой солдат. В чем была его ошибка? В том, что он был французом.
— Мой отец умер, — сказала она без предисловия.
Филипп замер. Затем склонился над ней и погладил ее плечо.
— Может быть, тебе не следует думать об этом сейчас.
— Я видела, как он умер, — продолжала она твердым голосом. — На моих глазах он упал мертвым с дерева. Он сам застрелил себя последней пулей из ружья. Я почти добралась до него через сотни километров, через горы, море, пустыню. На скалах были картины. Животные, стада крупного рогатого скота, антилопы и люди, странные люди, которые танцевали или боролись. Я вижу отца перед собой на дереве. Кель эссоуф уже тянули его в свое царство. Они хозяйничают там, между черными скалами, где в давние времена однажды бушевал вулкан... Он находился на расстоянии вытянутой руки от меня... И вдруг он упал к моим ногам мертвый. Маленькая дырка во лбу... Может быть, духи снова вылетели из нее. Он выглядел таким спокойным, когда лежал там. Я похоронила его голыми руками. Теперь он сам стал духом, кочевником, который прибыл к концу своего путешествия. — Она взглянула на небо. — Там, наверху, — прошептала она, будто говоря сама с собой, и указала на звезды. — Вон у той большой звезды. Оттуда светятся его глаза, а звезда под ними — это его сердце.
Слезы беззвучно бежали по ее щекам.
— Аркани рассказал мне одну историю. Знаешь ли, туареги рассказывают много историй. Иногда они их придумывают, один начинает, другой продолжает и так даже. В историях речь идет о жизни в пустыне, об уроках, которые преподносит им пустыня, о любви и смерти. О девушке, которую хотели выдать замуж за другого, а не за того, кого она любила. Ее привязали между верблюдами, однако любовь дала ей силу, и верблюды не смогли ее разорвать. Любовь сильнее смерти... слышишь? Сильнее смерти... «Никогда не забывай этого, Дезире». Так говорил Аркани.
Филипп молча отвернулся.
Глава 35
Собрание благородных началось. На этот раз в необычной обстановке. Тут были не только мальчики-подростки, которые почтительно прислуживали старым членам совета, готовя им чай. Присутствовали также женщины, которые напряженно вслушивались в диспут мужчин.
Аменокаль был мертв. Нужно было выбрать нового князя племени.
— Мы послали гонцов ко всем лагерям кочевников, — сказал Махмуд. — Когда прибудут посланцы от других племен, будет выбран новый аменокаль.
Он поднял глаза и проницательно посмотрел на Аркани.
— Ты, конечно же, будешь участвовать в выборах.
Аркани сидел неподвижно, положив руки на колени.
Никто не мог понять по его лицу, о чем он думает.
— Кала кала[22], — произнес он внезапно.
Это слово, собственно говоря, не употреблялось в повседневном языке туарегов.
Собравшиеся оцепенели от ужаса, и минуту царило гробовое молчание. Через мгновение тишину взорвал шквал возмущенных голосов.
Аркани повелительно поднял руки и потребовал, чтобы присутствующие замолчали. Постепенно ропот членов совета и зрителей смолк. Они только что стали свидетелями чудовищного события: Аркани сошел с ума.
Он оглядел всех по очереди. Глаза мужчин были прикованы к нему. Он не терял своих величественных манер, в нем не было признаков неуверенности.
— Я не могу продолжать жить просто так, как будто ничего не случилось, — проговорил он. — Я не хочу более прятать мой позор и мой гнев под своим тугулмустом. Теперь я знаю, что нам необходимо преодолеть нашу гордость.
Он вышел из круга и подошел к своей матери. Ее взгляд, исполненный боли, встретился с его взглядом.