Головной болью коменданта Фебреза были его солдаты. С 1873 года в Алжире была введена всеобщая воинская повинность, и все алжирцы должны были служить в армии. Мысль о том, что под ружьем скрытные туземцы, вызывала у Фебреза неудовольствие. Тем сильнее он старался муштровать солдат, чтобы «бочонок с порохом», на котором он сидел, не взорвался.
Комендант сбрызнул лицо прохладной водой, постоянно стоявшей в кувшине рядом с его письменным столом и вышел во двор. Некоторое время он смотрел на солдат, которые, спотыкаясь и уже едва переставляя ноги, мучительно двигались по кругу. Потом он подозвал кивком двух своих офицеров.
— Сержант Булье, возьмите десять всадников для патруля в направлении юго-востока. Вы, Мервиль, отправляйтесь с пятью всадниками и двадцатью пехотинцами патрулем на юго-запад.
Офицеры отсалютовали и отдали необходимые приказы. Лошадей оседлали, солдаты построились. Комендант Фебрез обошел их ряды, кивнул и повернулся к обессилевшим людям, которых гонял Пеллегрю.
— Если кто-либо из вас считает, что должен жаловаться на свою судьбу, — рявкнул Фебрез, — то любой может сопровождать патруль сержанта Мервиля.
Никто ему не ответил, только прерывистое дыхание солдат заглушало звуки ветра, долетавшего из Сахары.
— Ну никто здесь не хочет быть добровольцем, — издевательски произнес Фебрез. — А ведь красивые берберские девушки сегодня вечером охотно приветствуют героев, а не заячьи хвосты.
Вперед медленно вышел один солдат, затем второй, четвертый, пятый, седьмой. Больше добровольцев не было. Фебрез поднялся на цыпочки.
— Это все? — Его глаза снова скользнули по рядам. — Хорошо, — проговорил он. — Эти люди пусть присоединяются к патрулю. Остальные ошибаются, если думают, что смогут отдохнуть. Так, Пеллегрю, соберите солдат для пешего марша по дюнам. Это полезно для поддержания формы.
— Будет сделано, комендант, — отсалютовал Пеллегрю и велел оседлать себе лошадь.
Оба патруля и его отряд маршем вышли через открытые ворота в пустыню.
— Песню! — заорал Пеллегрю. — Запевай!
Песня полилась из грубых, томимых жаждой глоток и понеслась к молочно-голубому небу над пустыней.
Спустя некоторое время патрули разделились. Булье направился на юго-восток, в то время как Мервиль маршировал в направлении юго-запада. Пеллегрю погнал своих людей прямо на юг.
Жара всей тяжестью давила на бедняг, едва тащившихся по пустыне. Солнце стояло в зените, но Пеллегрю не собирался щадить недовольных.
— Вперед вы, хромые улитки, из вас еще нужно сделать настоящих солдат. Держать равнение! Спины распрямить! Ради одного отставшего мы назад не вернемся.
Песня уже давно смолкла, солдаты тупо смотрели перед собой, думая только о том, чтобы не свалиться с ног. Иначе они так и останутся лежать, чтобы никогда снова не подняться.
Лейтенант Пеллегрю ненавидел пустыню так же, как ее ненавидели все солдаты в гарнизоне. Они были здесь заживо погребены. Никто не мог выбраться отсюда. Те, кто думал, что вместо смертной казни получил помилование, отправившись в этот гарнизон, теперь должны были с горечью признать, что им лишь заменили один вид смертной казни другим.
Пеллегрю трусил на юг. Они маршировали прямо на солнце, которое немилосердно выжигало свои следы на лицах мужчин. Иногда Пеллегрю казалось, что он видит черную тоску на горизонте, там, где небо и дюны сливались в одну волнистую линию. В пустыне бывает много явлений, одурманивающих разум. Лейтенант напряженно оглядел в свой бинокль окрестности, но ничего не обнаружил.
Лошадь начала хрипеть. Пеллегрю поднял плеть, подавая знак к остановке. Со стоном мужчины упали на песок. Некоторым смерть казалась милосерднее, чем эта несказанная мука.
Один из них с искаженным от боли лицом снял сапоги: набившийся в них песок стер его ноги до крови.
— Разрешите доложиться не могу дальше идти, лейтенант. — Мужчина едва держался на ногах.
Пеллегрю бросил быстрый взгляд на окровавленные ноги солдата.
— Тогда оставайся здесь, — рявкнул злобный офицер и повернул лошадь. — Встать, — прорычал он. — Всем встать и построиться в ряды по двое. Вперед марш!
Солдаты помедлили и повернулись к своим товарищам.
— Я приказал, вперед марш! — пролаял Пеллегрю и взмахнул плетью.
Колонна медленно пришла в движение. Солдат без сапог остался один в дюнах.
Солнце двигалось к горизонту. В послеобеденные часы оно сжигало землю в пустыне адским огнем. Не соблюдая рядов, отряд Пеллегрю едва тащился среди дюн. Где-то позади них лежал оазис Уаргле. Он был подобен фата-моргане и так же недостижим. Гнев Пеллегрю прошел, и он жаждал тени, воды и покоя.
Отряд наткнулся на мертвую лошадь. Она лежала, скорчив ноги, у подножия дюны. Лошади не были обычными животными в пустыне. Пеллегрю остановился, потому что на мертвом животном остались еще седло и поводья. Если уж лошадь погибла, то надо по меньшей мере спасти ее упряжь.
Он поднял плеть, но солдаты тем временем тоже увидели лошадь и остановились.
Что-то смутило лейтенанта. Он подозвал двоих солдат и вместе с ними поскакал к гребню дюны. От того, что они увидели там, кровь застыла у них в жилах. Как скошенные, на песке лежали солдаты из патруля Мервиля. Ни один из них, в том числе и Мервиль, не избежал смерти. Там лежала еще одна мертвая лошадь. Остальных животных не было.
Пеллегрю медленно спешился и подошел ближе.
Большинство солдат были заколоты копьями. У некоторых отсутствовала голова: ее снесли с плеч одним ударом.
У Пеллегрю возникло ужасное подозрение. Это не были бедуины или мелкие грабители. Тут поработали настоящие воины, которые не знали жалости. Однако где же они? Он огляделся вокруг, но ничего не смог обнаружить. Пустыня была пуста, как и прежде. Лейтенант наклонился и осмотрел следы от ног. Одни остались от солдатских сапог, другие — от сандалий. Были также следы животных: глубокие и маленькие — лошадей, плоские и широкие, раздвоенные на переднем конце, — дромедаров. Он попытался проследить эти следы, но, казалось, что они шли во всех направлениях.
У Пеллегрю по коже побежали мурашки, ему вдруг показалось, что на него направлена тысяча невидимых глаз. Он выхватил свой пистолет из кобуры и выстрелил в воздух.
— Выходите, вы, трусливые черти! Давайте бороться! Что вы за воины? Трусы!
Он поворачивался по кругу, все время стреляя из своего пистолета, пока магазин у него не опустел. Только тогда он заметил молчаливые взгляды солдат. Они стояли, окаменев, с оружием наготове, однако не было никого, против кого они могли бороться. Ветер пустыни развеял следы.
Пеллегрю одумался, спустился с дюны и снова сел на лошадь.
— Поворачиваемся! Назад марш! — скомандовал он.
— А мертвецы? — спросил один из солдат.
— Они никуда не убегут, — с сарказмом ответил лейтенант.
Мужчины встали, сняли шапки с загрязненными покрывалами, спускавшимися им на спины, и замерли в молчаливой молитве. Один из них прошел вперед и поднял французское знамя, лежавшее наполовину закопанным в песке. Им он прикрыл отделенную голову одного из мужчин.
— Вперед, солдаты! Перед лицом смерти не принято раздумывать. Вы здесь для того, чтобы умереть. Мы ничего не можем больше предпринять. Однако мы должны сделать все, чтобы вернуться назад в гарнизон и доложить обстановку.
Страх так сильно подгонял полностью обессилевших людей, что назад они шли гораздо быстрее.
Глава 37
Ворота гарнизона были широко открыты. Оттуда раздавались смех, музыка и пение. Горели два костра, и в кругу вместе с солдатами сидели бедуины. Две молодые девушки танцевали под аккомпанемент барабанов и флейт.
Часовой на одной из башен, который втайне сердился, что не может находиться вместе со всеми во дворе гарнизона, увидел приближавшийся отряд Пеллегрю. На лице у него появилась ухмылка. Мужчины так обессилели, что могли продвигаться вперед, только опираясь на свои ружья. Но странно, казалось, черт наступает им на пятки. В данный момент им было наплевать даже на танцевавших женщин племени Оулед Найл, они мечтали только о глотке воды.