— А что ты имеешь против этой одежды? Только то, что она принадлежит туземцам?
— Она принадлежит не туземцам, а этим голубым разбойникам. Пока ты ее носишь, ты делаешь себя их сообщницей. — Голос его больше не был мягким и снисходительным, глаза его сверкали.
— Эта одежда более практична для здешнего климата, — тихо возразила Дезире.
Филипп сделал вид, что не слышит ее слов. Он просто должен дать ей еще немного времени.
— Я не хотел бы больше спорить. Вот тебе утренний халатик, который ты можешь сейчас надеть. Я не желаю видеть тебя в этих лохмотьях и прикажу их тут же выбросить.
Она ладонью оперлась о грудь Филиппа и оттолкнула его. Затем поднялась с кровати. Полотенце, которым она прошлым вечером обмоталась, упало. Обнаженная, она прошла через комнату к ванне, в которой все еще была холодная вода. Филипп растерянно смотрел на нее. Он видел изящный изгиб ее позвоночника, напоминавший ему молодую пальму, нежные округлости ее ягодиц, похожие по форме на грушу, длинные стройные ноги. Она наклонилась над грудой ткани, которую сбросила с себя вчера, нашла медальон и нежно погладила его, перед тем как повесить себе на шею. Затем взяла в руки пестрый расшитый кожаный пояс и повязала вокруг себя.
Филипп смотрел на нее горящими глазами. У Дезире была прекрасная грудь средней величины, крепкая, в форме шара, тонкая талия. Маленький треугольник между бедер скрывал ее самую большую тайну, о которой он тосковал все это время. Мужчина тяжело вздохнул и ощутил болезненную эрекцию.
— Дезире, что это такое? — спросил он едва слышно и сжал руки между коленями.
— Гри-гри, — ответила она.
— Гри-гри?
— Злой дух, духи, от которых нужно защищаться.
Он снова тяжело вздохнул.
— Подойти ко мне, — попросил он, корчась от боли.
Она стояла неподвижно.
— Дезире, я не дух, от которого ты должна защищаться. Я люблю тебя, но ты все так осложняешь. Я понимаю, что ты многое пережила, но здесь, со мной, ты в безопасности, пойми это наконец.
Она посмотрела на него и ощутила сострадание. Благодарность за то, что он заботился о ней, и сострадание. Она тщетно пыталась вспомнить чувства, которые прежде испытывала к нему в другом мире. Тем временем земля продолжала вертеться дальше. Сколько раз красная луна поднималась над горизонтом, сколько раз она становилась круглой? Сколько раз жгучее солнце двигалось по голубому небосводу? В пустыне не было времени. Часы, дни, ночи, недели, годы испарялись, как вода после бури в горячем песке пустыни. Оставалась лишь вечность.
Внезапно она почувствовала поражение. В ней поднимался холод, как будто теплое солнце превратилось в лед. Беспомощным жестом девушка подняла руки и опустила их. Голос ее звучал хрипло.
— Филипп, я больше не люблю тебя.
Глава 41
Филипп стоял у окна и смотрел на улицу перед отелем. Он чувствовал себя так, будто его ударили по лицу. Снова и снова он повторял себе, что слова Дезире не соответствуют действительности. Она упорно молчала о том, что произошло за недели ее одиссеи в пустыне. Он считал туарегов способными на все, о чем слышал, и даже больше, его пугало и поведение Дезире. Он был практичным человеком, твердо стоявшим на земле, который восхищался любым техническим прогрессом. Он сам работал на этот прогресс. Однако, когда речь шла о душе и тем более о душе женщины, он полностью капитулировал, ничего не мог поделать.
Собственно говоря, Филипп был рад тому, что Дезире такая жизнерадостная, открытая молодая женщина. Наверное, он не смог бы общаться с девушкой из хорошего дома: робкой и чуждой светского блеска, признававшей только традиционную роль женщины в браке.
Он вспомнил о своей первой встрече с Дезире. Она сидела со своим отцом и двумя другими мужчинами в одном из кафе, которые посещали художники и другие творческие личности. Сначала спорили лишь мужчины, но, после того как отец Дезире, ворча, забился в угол, потому что его аргументы не находили поддержки, слово взяла его дочь. Он наблюдал за ней из-за соседнего стола и, так как она говорила довольно громко, слышал каждое ее слово. Он понятия не имел о греческой философии и поэтической обстановке в античном Карфагене. Он знал только, что Карфаген был разрушен. Однако Дезире спорила так, как будто сама жила последние две тысячи лет и непосредственно наблюдала за мировой историей. Это импонировало ему, очаровало его, и он влюбился в нее совершенно безотчетно. В его глазах она была совсем другой, чем те молодые дамы, с которыми он время от времени знакомился и которых его мать, если бы еще была жива, считала бы подходящими кандидатурами на место его жены.
Конечно, он никогда не ожидал, что Дезире ответит на его ухаживания, он не верил в это даже тогда, когда девушка тоже обратила на него внимание. Их как будто подхватила буря. Сначала Дезире его вообще не замечала, и его первые робкие попытки сблизиться уходили в пустоту.
Это произошло на маленьком приеме в египетском отделе музея. Филипп подкупил куратора, чтобы тот достал ему приглашение. Главной персоной был, конечно, Этьен Монтеспан. Он громко спорил с английским археологом о расшифровке иероглифов, и его нисколько не смущало то, что в комнате было много гостей, разговорам которых они заметно мешали своей дискуссией.
Дезире стояла между учеными. Темпераментный взрыв ее отца, казалось, не производил на нее никакого впечатления. Филипп подошел к ней. Когда он сказал, что он горный инженер, девушка удивленно приподняла брови.
— Ах, вы хотите посмотреть некоторые предметы из Древнего Египта.
Такой реакции он не ожидал и смущенно улыбнулся, чтобы скрыть свое смятение.
— Прошло несколько тысячелетий, уважаемая мадемуазель Монтеспан, человечество достигло громадного технического прогресса. Что могли оставить нам безграмотные египтяне, кроме нескольких нечитаемых письменных знаков?
В то же мгновение он понял, что совершил громадную ошибку, увидев выражение ее лица. Она схватила его за руку и потащила к макету погребальной камеры, ладонью благоговейно дотронувшись до косяка двери.
— Вот, — сказала она, с трудом подавляя волнение. — Совершенная форма косяка двери. Она может выдержать вес в тысячи тонн благодаря гениальной конструкции плоских углов, которые сами по себе перераспределяют вес. Пирамиды до сих пор являются самыми громадными строительными сооружениями на всем земном шаре, и архитекторы того времени — самые гениальные строители. Если вы примените подобные косяки дверей в ваших горных штольнях, то сможете проникнуть на большие глубины. Вот, — и снова хлопнула по дверному косяку, — он выдерживает над собой тысячу метров камней. — Девушка покачала головой и посмотрела на него, сузив глаза. — Они также пришли к идее с заключительным камнем в потолке, и гениальнее этого ничего нет, месье Дюваль. Можете ли вы что-нибудь этому противопоставить? Мы как раз спорим по этому поводу.
— Нет, но я охотно поговорил бы с вами об основополагающих законах статики, — возразил он.
Она минуту смотрела на него, потом снова наклонила голову.
— А я поговорила бы с вами о механике человеческих тел.
Он признал себя побежденным. Она его превзошла. Он был молод, неопытен, идеалистически настроен.
Дезире была молода, немного более опытна и еще более идеалистична.
Свободное воспитание, которое она получила от своего отца, давало ей возможность быстро ориентироваться в любой возникающей ситуации. Дезире не была подходящей хозяйкой для домашнего очага, так по меньшей мере подумал он тогда. С ней можно было завоевать мир. Что он и сделал потом. К своему счастью, он получил место во французской горнодобывающей компании, его жалованье стало регулярным.
Ее увлеченность произведениями Жорж Санд он воспринимал с веселым равнодушием. Когда она порой читала ему отрывки из ее книг, он был даже горд тем, что она немного похожа на эту необыкновенную писательницу.
Это было время бурной влюбленности, когда он терпел все ее капризы, иногда даже находя их очаровательными. Когда он смотрел на ее несколько огрубевшего отца, то ему не казалось чудом, что Дезире похожа на него: ведь она была намного женственнее и привлекательнее. То, что она была необыкновенно красива и изящна и с парижской элегантностью носила даже грязные рабочие брюки, опьяняло его.