Блядь.
В тот момент я уже не мог извиниться. Я видел это в ее глазах. Она была больше расстроена тем, что я сделал, чем тем, как я ее трахал. Может быть, мне стоит придерживаться того, что я знал лучше всего, - силы и контроля, которым я научился еще до того, как научился читать.
Я оставил ее в спальне и отправился в подвал. Гуннир все еще использовал свою шлюху, но я знал, что он почти закончил. Его руки впились в стол, а толчки участились.
— Как она? — Спросил он.
— Я ничего с ней не делал, — соврал я. Я не хотел, чтобы он думал, что я привел ее в свою комнату, чтобы использовать ее. Я не поэтому хотел, чтобы она была в этой комнате. Я хотел защитить ее от него. Использование ее было лишь бонусом.
— Тогда что это за пятно у тебя на штанах? — Спросил он.
Я посмотрел вниз и понял, что она выплеснула на меня мою сперму. Вот дерьмо.
— Она была слишком болтливой, и я взял ее в горло.
Гуннир схватил Сэм за рот, сцепил пальцы и потянул за губы.
— Но ее рот недостаточно хорош для тебя? — Красными, остекленевшими глазами она смотрела на меня с отчаянием, которого я раньше не замечал.
— Отвали, Гуннир. Я и не планировал использовать рот Офелии.
Гуннир застонал, когда закончил. Он вытащил свой мокрый член и вытер его грязной рукой, после чего поднял свой комбинезон. Он ударил Сэм по лицу, заставив ее хныкать и прикрывать кровавые порезы на щеках.
Он пытался заставить ее признать свою причастность к нападению, изрезав ей лицо и грудь, почти содрав кожу в некоторых местах. Она так ни в чем и не призналась, потому что не была организатором. Им был я. Она даже не бросила меня под автобус. Она просто приняла незаслуженное наказание со стоицизмом, который я мог уважать.
В каком-то смысле она напоминала мне самого себя. Иногда я брал на себя вину за Гуннира, и Человек порол меня до крови. Он окунал плеть в ведро с водой, чтобы она прорывала кожу и жалила еще сильнее. По какой-то причине я чувствовал необходимость защищать Гуннира, хотя его зло превосходило мое. Когда он превзошел Человека, я позволил Гунниру самому принимать удары.
Гуннир сжал мое плечо и велел подниматься наверх. Я проследил за тем, как заскрежетали его джинсы, когда он шел.
— Знаешь, о чем я подумал? — Сказал он, с сытым стоном опустившись за кухонный стол.
— О чем?
— Я думаю, что мы должны попросить ее маленькую попку готовить для нас. Как это делала мама. Я бы с удовольствием посмотрел, как она нагибается, чтобы помыть посуду.
В этом был смысл. Офелии нужна была работа, если она собиралась подняться наверх, но это также означало выставить ее на всеобщее обозрение, если я сделаю то, что он просит. Но, возможно, готовить было бы не так уж плохо. Я буду здесь, чтобы вмешаться, если понадобится.
— Я приведу ее на кухню и позволю ей готовить.
Глаза Гуннира расширились.
— У меня есть идеальный наряд для этого! — Он поднялся из-за стола и направился в свою комнату, а через несколько минут вернулся с нарядом горничной. Он купил его несколько месяцев назад, на распродаже в честь Хэллоуина, и планировал заставить шлюху надеть его. До этого момента я совсем забыл об этом. Жаль, что он тоже. Я боролся с желанием сказать ему, чтобы он отвалил с этим, но он и так был подозрителен, и я не мог дать ему еще больше патронов. Я просто пожал плечами, и он бросил его мне.
Я пошел в свою комнату и протянул Офелии облегающую ткань. Она посмотрела на меня расширенными глазами.
— Что это?
— Гуннир хочет, чтобы ты надела его, пока будешь готовить завтрак.
— Ты издеваешься надо мной, — сказала она, разинув рот.
— Нет.
Она поджала губы и взяла в руки тонкую ткань.
— Ну, может, ты хотя бы оставишь меня одеться?
Я покачал головой, потому что она уже знала ответ на этот вопрос.
— Давай, — сказал я ей.
Она встала и начала расстегивать пуговицы на рубашке. Когда она отвернулась, я прорычал.
— При мне, О. Тебе лучше знать.
Она повернулась и продолжила расстегивать пуговицы, пока я не увидел выпуклости ее грудей. Черт, она была великолепна. И она была моей.
Она перекинула белую кружевную бретельку через шею и стянула дешевый материал вокруг живота. Она повернулась и показала на свою голую спину. Я помог ей застегнуть кружевные шнурки, завязывая их, как я завязывал шнурки на ботинках, очень медленно, как кролик, бегущий под деревом.
Она сменила мои боксеры на черные трусики с милым маленьким фартучком спереди. Руки она завела за спину, пытаясь прикрыть манжеты на заднице. Она выглядела достаточно хорошо, чтобы захотеть ее съесть, и это заставляло меня нервничать. Если я захочу уложить ее на пол и съесть на завтрак, то, не сомневаюсь, Гуннир тоже захочет. Она была неприкосновенна, а ничто так не кричит "трогай меня", как то, что нельзя трогать.
Я отстегнул цепь и привел ее на кухню. Гуннир пожирал ее тело глазами, сосредоточенно и медленно, вбирая ее всю. Ее щеки раскраснелись еще больше, чем когда я заставил ее подавиться своим членом.
— Приготовь мне яичницу, как в закусочной, — приказал Гуннир.
Офелия посмотрела на меня.
— Я никогда не готовила еду, — прошептала она.
Я наклонился к ней.
— Я знаю это, но он не знает.
Она попыталась отступить к кухне, как только я отпустил ее цепь.
— Не-а. Я хочу посмотреть, как ты уйдешь, — огрызнулся Гуннир. Он покрутил в воздухе большим пальцем, требуя, чтобы она покрутилась со всех сторон.
С закрытыми глазами и сжатыми губами она повернулась и убрала руки с задницы. Гуннир застонал, и я был уверен, что он сейчас встанет со стула и набросится на нее. Но он этого не сделал. Он лишь облизнул губы и потер промежность своего комбинезона.
Офелия послушно подошла к холодильнику, взяла упаковку яиц и стала разбивать их в сковороду на плите. Гуннир любил просто глазунью, а мне нравился омлет всмятку. Я не был уверен, что она вспомнит, но надеялся, что вспомнит. Я сидел за столом и смотрел, как она готовит, не сводя глаз с брата.
Гуннир расстегнул ремень своего комбинезона, и джинсовая ткань упала на распухшее брюхо, свисавшее под грязной белой рубашкой. Его взгляд метался по ее телу, пока она работала. При каждом помешивании яиц ее груди покачивались. Каждый раз, когда она переминалась с ноги на ногу, ее бедра смещались так, что задница выпячивалась. Гуннир, сидя со мной за столом, рассеянно поглаживал себя, и при малейшем движении его руки его щетинистый член исчезал. Если и существовал бог, то он наградил и Гуннира, и Человека маленькими членами, чтобы они причиняли женщинам меньше вреда. Мне в этом плане повезло. Я мог бы причинить гораздо больше боли, если бы не был таким нежным, как сейчас. Я не всегда контролировал свои действия, и в молодости, когда секс был еще таким новым и захватывающим, я причинил женщинам немало вреда.
Меня раздражало, как он терся о себя и пускал слюни на Офелию, но что я мог поделать? Если я подниму шум, он захочет вернуть ее в подвал, а там я не смогу ее защитить. Я не то, чтобы боялась его. Может, он и был крупнее, но у меня было больше мускулов. И мозгов. Но я не хотел, чтобы до этого дошло. Мы были всем, это единственное что у нас было в этом мире, и когда Офелия и шлюха уйдут, мы все еще будем здесь. Вместе.