Мое тело задрожало, когда его руки взялись за полотенце и распахнули его, пока прохладный воздух спальни не обжег мою кожу. Меня трясло, и я знала, что он чувствует каждую вибрацию на себе. Его пальцы коснулись моей кожи, а рука скользнула между грудей. Он погладил мои соски, а затем сжал их, заставив меня стонать. Когда он обхватил мою грудь и стал играть с сосками, в его груди раздался низкий стон. Его рот опустился на изгиб моей шеи и впился в плоть.
— Блядь, О, — прорычал он, скользя руками по моему животу, пока не добрался до моей щели. Он теребил меня, пока не собралась влага, а затем зажал мой клитор между пальцами. — Я не собираюсь тебя трахать, если ты этого боишься, так что расслабься и получай удовольствие.
Я не расслабилась. Я напряглась еще больше, когда одна рука сжимала мою грудь, а другая работала с моим клитором. Это было так неправильно. Он был ужасным человеком, хуже которого только Гуннир. Он похитил меня и причинил мне столько боли. Он изнасиловал меня.
И все же я подалась бедрами навстречу его прикосновениям.
— Хорошая, блядь, девочка. — Он поцеловал меня в челюсть, прежде чем его губы нашли мой рот. — Кончи для меня. — Он произнес эти слова так, как не произносил их никогда в жизни.
Хотела я этого или нет, но его прикосновения вытягивали из меня удовольствие. Я расслабила губы и позволила ему углубить поцелуй. Это не могло повредить...
Дверь спальни распахнулась, и в дверном проеме стоял Гуннир с разинутым ртом. Алекс отстранился от моего рта и накрыл меня полотенцем. Я обняла себя за плечи и подтянула ноги к груди. Он все еще был твердым, когда вылез из-за моей спины и встал.
— Что за хрень, Алекс? — закричал Гуннир.
— Гуннир, — сказал Алекс как можно спокойнее. — Это не то, чем казалось. — Алекс говорил так, будто его только что поймали за тем, что он трахал жену Гуннира или что-то в этом роде. Все, что он делал, это целовал меня. Он видел, как Алекс целовал меня в подвале, и тогда ему было все равно.
— Что ты делал у нее между ног? Почему ты так к ней прикасался? Человек...
— Не надо, Гуннир, — огрызнулся Алекс, его челюсть пульсировала.
— Мы не заставляем их чувствовать себя хорошо, Алекс. Они не для этого! — Голос Гуннира поднялся еще на одну октаву, когда он шагнул к брату.
— Ты не обязан делать кому-то приятно, но я могу делать с ней все, что захочу. Она моя. Если я захочу с ней поиграть, то я с ней поиграю.
— Чертова киска. Мама сделала тебя таким. Она напоминает тебе о ней, маменькин сынок?
Гуннир схватил ремень, висевший на двери, и подошел ко мне. Он оказался на мне прежде, чем я успела отпрыгнуть. Его пальцы запутались в моих волосах, и он сдернул меня с кровати. Другой рукой он потянулся к полотенцу и стащил его, оставив меня перед ним голой. Я попыталась прикрыть грудь, но он схватил меня за руки и вырвал их. Я закричала, зовя Алекса, что еще больше разозлило Гуннира. Он прижал меня грудью к комоду и заставил раздвинуть ноги.
— Им не до приятных ощущений, — прорычал Гуннир, отводя руку назад и проводя сложенной кожей по моей коже. Я вскрикнула и попыталась отстраниться. — Не двигайся, глупая сучка, иначе я засуну в тебя что-нибудь похуже, чем любой из наших членов.
Слезы текли по моим щекам, пока я искала Алекса в зеркале комода. Он стоял позади нас и выглядел так же растерянно, как и я. Он пытался найти выход из сложившейся ситуации, но отчаяние, промелькнувшее в его глазах, заставило меня подумать, что надежды нет.
Когда Гуннир снова обрушил на меня ремень, я впилась ногтями в состаренное дерево. Теплая струйка крови стекала по бедру, и я опустила голову и укусила себя за руку, чтобы не закричать снова. За биением сердца в ушах я услышала безошибочный звук свободно взмахнувшего ножа.
— Может, мне просто снять с нее то, что доставляет ей удовольствие, а, Алекс? — Подначивал Гуннир.
Хлыста ему было недостаточно. Он хотел причинить больше вреда. Непоправимый ущерб. Я попыталась вырваться, но его вес придавил меня и удерживал.
Другой звук перекрыл больной и извращенный смех Гуннира, - это затрещал пистолет. Он оторвал свой вес от моей спины и повернулся, но мне не нужно было поворачиваться. В зеркале я увидела своего спасителя. Алекс стоял с расправленными плечами, расставив ноги в стрелковой стойке.
И дробовик, который он держал в руках, был нацелен на брата.
Гуннир опустил ремень.
— Ну, братишка, — сказал он сквозь слабый смех. — Это большая гребаная ошибка.
— Посмотрим, — прорычал Алекс.
Я упала на землю голая, истекающая кровью. Слезы залили мои щеки, и я не могла открыть глаза. Только услышав удаляющиеся шаги Гуннира, я подняла голову и увидела, что Алекс выгружает патроны и прячет их в ящик.
— Черт, О, — сказал он. — Я облажался. — В его голосе звучал страх, которого я никогда не слышала. Он засунул дробовик в шкаф и откинулся к стене. — Я всего лишь хотел, чтобы тебе было хорошо. Хоть раз.
— Алекс, — прошептала я.
Он подполз ближе и взял мое лицо в свои руки.
— Ты в полной заднице, О. И мне жаль.
Страх в его голосе доказывал, что я не единственная, кто боится Гуннира. Этот кусок дерьма держал в страхе и Алекса.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
АЛЕКСЗАНДЕР
На следующий день Гуннир вел себя так, будто ничего не произошло. Как будто он не угрожал прирезать Офелию. Как будто я не наставил на него пистолет. Это меня нервировало. Обычно, когда я выводил его из себя, он ходил по дому, дулся и делал жизнь несчастной на несколько дней. Если он вел себя так, будто все хорошо и прекрасно, значит, у него было что-то в рукаве, чтобы заставить меня заплатить за прошлую ночь.
Я просто хотел доставить ей удовольствие. Я хотел почувствовать, как она гонится за моими пальцами, а не пытается вырваться. Мне нравилось, что мой член отзывался на движения ее бедер, а тихие стоны, срывающиеся с ее губ, возбуждали меня не меньше, чем плач и борьба. Мне нравилось, что я не чувствовал себя виноватым за эрекцию, потому что это было не по мужской причине.
Но я облажался.
Гуннир никогда бы не принял ничего, кроме того, чему его научил Человек, а урок был прост: Ты ловишь их, трахаешь самыми эгоистичными способами и избавляешься от них, как только они тебе надоедают. В отличие от Гуннира, я никогда не занимался с ними сексом, чтобы причинить им боль. Я просто делал это, чтобы доставить удовольствие себе. И то, как она выгибалась под моей рукой, доставляло мне удовольствие. Мне нравилось, как она мягко поджимала губы, когда ее глаза закрывались, а внутри нее нарастало наслаждение. Удовольствие, которое я создал. Когда стоны, которые она пыталась сдержать, вырвались из ее губ, меня это задело. И теперь она заплатит за это.
Гуннир никогда не поймет причин, по которым я хотел так прикасаться к ней. Я и сам с трудом понимал это, но старался придать этому смысл. Это было то, чего хотел я, а не она. Он не видел, как она сопротивлялась и умоляла меня остановиться. Он не слышал, как я приказал ей сесть между моих ног и позволить мне исследовать ее тело. Гуннир вошел только тогда, когда она начала наслаждаться моими прикосновениями. Но и этого было достаточно, чтобы он разозлился.