Разочарованный вздох сорвался с его губ и прокатился по мне, а его глаза встретились с моими.
— Как бы мне ни хотелось снова погрузиться в тебя, я остановлюсь. Ради тебя.
Я выдохнула с облегчением.
— Это не значит, что ты сорвалась с крючка. Терпение – это добродетель, но я не добродетельный человек. — В его глазах мелькнула идея, а на губах расплылась лукавая улыбка. — Сыграй со мной в шашки.
АЛЕКСЗАНДЕР
Я вел себя как законченный мерзавец, но разве меня это волновало? Ни капельки. Я не брал ни ее рот, ни ее киску, но мне нужно было кончить, и я хотел, чтобы она зарубила меня в шашки, пока я буду это делать. Она всегда продумывала каждый ход, и то, как она прикусывала губу, когда сосредотачивалась, сводило меня с ума.
— Возьми игру, — сказал я ей. — Только расстегни рубашку для меня.
Она встала с кровати и достала коробку из шкафа. Сидя напротив меня и готовя доску, она не отрывала взгляда от пола. Два куска старого картона никак не хотели ложиться ровно на бугристый матрас, но она возилась с ними, пока не добилась своего. Мой взгляд остановился на ее мягких руках. Она приглаживала каждый кусок возле своих грудей, прежде чем наклониться, чтобы положить их на пол. Я представил, как вставляю свой член между этими грудями. Каждая ее часть была так привлекательна для траха.
Я вытащил свой член через прорезь в боксерах и поглаживал себя, пока мы играли. Как я и надеялся, она наклонилась, прикусила губу и изучала каждое движение. Ее соревновательная потребность в победе помогала ей не обращать внимания на то, что я дрочил, пока она отрабатывала каждое движение. Она раскатывала меня в игре, и ее гордость заставляла меня гладить себя быстрее.
Как раз когда она закончила последний ход, когда ее сиськи прижались друг к другу, когда она наклонилась, когда ее темные волосы коснулись ее бледной кожи, я кончил. Большую часть я поймал в руку, но часть брызнула на доску. Ее глаза метнулись к моим, потому что мы оба знали, кто будет убирать этот беспорядок.
— Встань на колени и поднимись, О, — сказал я сквозь стон.
У нее перекосило рот.
— Серьезно?
Я кивнул, но она не двинулась с места. Возможно, потому, что ее колени все еще болели, но я же не заставлял ее стоять на коленях на земле. Я вытер руку о старую рубашку, встал и подтолкнул ее вперед. Обеими руками я отвел ее волосы от лица и завел их ей за голову. Когда я опустил ее голову вниз, она высунула язык и послушно слизала с меня сперму. Она скривила губы в отвращении, но мне это чертовски нравилось. Я ненавидел видеть ее послушание, когда Гуннир отдавал команды, но мне нравилось видеть проблески этого для себя.
Она продолжала лакать мой кончик. С цепью, тянущейся от петли на шее, она была похожа на собаку. Внезапное чувство вины сжало мою грудь. Она была слишком красива, чтобы быть собакой.
— О, — прошептал я и поднял ее за волосы. С ее нижней губы свисала капелька спермы, и я наклонился и взял в рот соленый вкус себя. Я поцеловал ее, перенося остатки спермы с ее языка на свой. Она приняла меня в свой рот, и я зарычал. Если она собирается стать собакой, я присоединюсь к ее стае.
Мой взгляд остановился на двери, и я отпрянул от нее. Замок больше не был заперт, но я был уверен, что запер его, когда мы вошли прошлой ночью. Из-за своей цепи Офелия никак не могла добраться до двери.
Это означало только одно.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ОФЕЛИЯ
Весь день мы пролежали в постели, страшась противостояния, которое непременно должно было возникнуть. Мы сыграли несколько партий в шашки, но в основном просто сидели в тишине. Однако мы не могли вечно сидеть в этой комнате, и Алекс наконец отправился выяснять отношения, когда наступил ранний вечер.
Минуты проходили как часы, пока я сидела на матрасе и прислушивалась, не начнется ли спор, но вместо криков и разрушений я слышала только щебетание птиц за окном. Когда он вернулся, на его лице было озадаченное выражение.
— Его здесь нет, — сказал он, проведя рукой по волосам.
— Куда он мог деться? Может, он в подвале с Сэм?
Он покачал головой.
— Нет, дверь все еще заперта. Понятия не имею.
Как будто чтобы положить конец нашему замешательству, входная дверь захлопнулась, и тяжелые шаги прогрохотали по передней части дома. Мгновением позже послышался звон кастрюль и запах подгорающей еды.
— Он готовит? — Спросила я.
— Не думаю, что он умеет готовить. Нам лучше выйти и посмотреть, в чем дело. Может, у него на кухне Сэм.
Он одел меня и проследил, чтобы я была застегнута на все пуговицы, чтобы не привлекать внимания Гуннира, когда мы выйдем из комнаты. Как только мы переступили порог кухни, Гуннир весело поприветствовал нас.
— Рад, что вы наконец-то присоединились ко мне, — сказал он, раскладывая по тарелкам подгоревшие яйца.
Мы с Алексом обменялись быстрым взглядом, после чего я обратила внимание на обугленные яйца и пожалела, что мне не приказали приготовить. По крайней мере, это было бы вкусным.
— Присаживайся, девочка, — сказал Гуннир, жестом указывая лопаткой на стул.
Волосы на моей шее встали дыбом. Он никогда не позволял мне есть вместе с ними, не говоря уже о том, чтобы садиться за стол. Однако мне нужно было подчиняться, поэтому я сделала то, что мне было сказано, и села на выбранный им стул. Мой взгляд метался по комнате в поисках признаков плана, который он держал в рукаве.
На столе валялась яичная скорлупа, в воздухе висела дымка. Сковорода, на которой он жарил яйца, была покрыта черным налетом, и потребовалась бы неделя работы локтями, чтобы отмыть ее снова. Гуннир подошел и поставил передо мной тарелку с темной, липкой яичницей. Мой взгляд скользнул по его телу и задержался на не застегнутом ремне, шлепнувшемся о его живот, когда он отступил назад. Я старалась не смотреть на его отвратительное лицо, но меня тянуло к его рту. Уголки его рта перекосились в неровной садистской улыбке. Он протянул руку и подтолкнул вилку ко мне.
Я поднесла еду ко рту и попыталась сдержать гримасу, когда уголь покрыл мой язык. Напомнив себе, что нужно быть благодарной, я проглотила. Это было, наверное, больше, чем Сэм получила за весь день. Если она вообще что-то получала.
Алекс съел столько горелой яичницы, сколько смог, но Гуннир не стал есть с привычной для него жадностью. Вместо этого он ковырялся в своей тарелке и то и дело поглядывал на Алекса. Я беспокоилась, что яйца могли быть отравлены. Это был бы простой способ вычеркнуть меня из уравнения. Но мне не хотелось участвовать в их хреновой математической задаче, и я продолжила есть.
Из гостиной доносилось неясное бормотание дневного телевизора, но в остальном трапеза проходила в тишине. Когда Алекс закончил есть, Гуннир наконец заговорил.
— Сегодня днем я поймал оленя, — обратился он к Алексу. — Мне нужно, чтобы ты разделал его, чтобы мы успели убрать мясо в морозилку, пока оно не испортилось.
Алекс опустил вилку и посмотрел на меня.
— Хватит о ней беспокоиться, — усмехнулся Гуннир. — Клянусь именем Бруггара, я и пальцем ее не трону. Просто разделай этого чертова оленя, чтобы мы могли прокормиться. Он на заднем дворе, недалеко от излучины ручья. Не промахнешься.