Поднявшись по лестнице на второй этаж, я покопался в кармане и вытащил счет из закусочной. Запихивая его в джинсы, я помял бумагу, но все же смог разобрать подпись Офелии внизу. При виде ее имени уголки моего рта напряглись. Она была очень милой девушкой.
Войдя на кухню, я обнаружил Гуннира перед открытым холодильником, который в основном пустовал в поисках чего-нибудь съестного.
— У нас осталось что-нибудь из того рагу?
Я оттолкнул его с дороги и взял с нижней полки металлическую кастрюлю. Он видел кастрюлю, но ему было чертовски лень разогревать ее самому. Спросить об этом было его способом намекнуть.
Я поставил кастрюлю на единственную плиту, которая еще работала, и включил сильный огонь. Миски, из которых мы будем есть, все еще стояли в раковине с прошлого вечера, поэтому я вымыл их и поставил на прилавок. Гуннир опустился на стул и, как всегда, услужливо подкатил к кухонному столу. Зажав ложку в массивном кулаке, он ритмично постукивал ею по дереву.
Когда рагу забулькало, я наполнил миски и подвинул к нему через стол его. Она зазвенела по потрескавшемуся дереву. Он перестал стучать ложкой, как большой проклятый ребенок, и принялся за еду: тушеная оленина, как готовила наша мать. Я смотрел на Гуннира, пока он ел, запихивая в рот ложку за ложкой, словно его морили голодом. Этот большой идиот не пропускал ни одного приема пищи за всю свою чертову жизнь.
Закатив глаза, я сел напротив него и принялся за еду. Гуннир продолжал говорить с открытым ртом, соус выплескивался из его рта и падал с ложки, когда он жестикулировал. Я не должен был осуждать его - я тоже родился Бруггаром… но, черт возьми, Иисус.
— Я не понимаю, почему ты не хочешь ее трахнуть, — сказал он через полный рот.
Я покачал головой и проглотил то, что было у меня во рту.
— Дело не в том, что я не хочу ее трахать. Дело в том, что она тебе явно приглянулась, а ты, как собака, набрасываешься на мягкую игрушку, когда она тебе нравится.
Он уставился на меня, громко жуя.
— При чем тут это?
— Мне не нужно объяснять тебе это. Мне не нравится следовать за чьим-то членом.
— Почему ты так говоришь? Как будто мне нравится следовать за членом? Я не какая-то... какая-то...
Я выдохнул. В его голове было пять мозговых клеток, и они боролись за воздух.
— Господи, просто прекрати. Я не называю тебя никем. Мне это не нравится. Вот и все. Больше ничего не надо. Ты и Человек так играли, а я нет.
— Ты обвиняешь меня в инцесте?
Я потер висок.
— Ты туп, как вчерашнее дорожное месиво.
Гуннир уставился на меня и прожевал.
— А что, если мы заведем тебе кого-то собственного?
— Кого именно?
Он ухмыльнулся.
— Девушку. Заведем тебе девушку. — Он покрутил ложкой. — И ты еще говоришь, что я тупой.
Я сглотнул.
— Это неплохая идея.
— Видишь, у меня тоже есть мозги! Не только ты, маменькин сынок.
Я доел свою еду. Мясо было жестким, что было совсем не похоже на то, как его готовила моя мама. Она все делала идеально. Может, она и не умела читать книги с рецептами, но она знала, как приготовить ужин, как никто другой.
— Ну что? — Спросил Гуннир, закончив есть. — Ты готов к этому?
— Завтра. — Я кивнул. — Давай найдем мне девушку.
Я точно знал, кто мне нужен.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ОФЕЛИЯ
— Я сказал, заказ готов! — Прокричал грубый голос из кухни.
— Иду! — Отозвалась я. Я ненавидела, когда он так орал. Он напоминал мне моего отца, человека, которому я желала умереть и оставить меня одну жить в маленьком домике на холме. Некоторые люди ненавидят одиночество, но после целой жизни вспышек гнева, не знавших границ, я была бы рада тишине. — Спасибо, — проворчала я, сдувая со лба выбившуюся прядь темных волос.
Я балансировала с подносом, до предела заваленном грязными стаканами, мисками и тарелками. Когда я вошла в душную кухню, повар чуть не сбил меня с ног, торопясь сунуть мне в руки еще один поднос. Я поставила грязную посуду у раковины и принялась за заказы, пока повара не хватил удар. До моего носа донесся запах яиц и каши. Он был просто райским. Может, повар и был засранцем, но кашу он готовить умел.
Я схватила пластиковый стаканчик с ранчо и вернулась в зал. Четвертый столик. Они всегда заказывали одно и то же, когда приходили. Яичницу с ранчо для симпатичного и кашу с маслом для крупного.
Я поставила яичницу перед мужчиной с песочно-каштановыми волосами. На нем была фланелевая рубашка, застегнутая на все пуговицы, но я все равно могла различить его руки под тканью. Он не был слишком мускулистым, но выглядел сильным. Я ухмыльнулась.
— Спасибо, мисс, — сказал он с теплой улыбкой.
Я подвинула кашу к мужчине напротив. Он был грубоват, с всклокоченной бородой и длинными темными волосами, перевязанными бечевкой. Его грязный комбинезон висел распахнутым с одной стороны, и от него пахло сигаретами и плесенью. Он даже не кивнул головой, а вгрызся в еду, как прожорливый зверь.
Второй мужчина поднял вилку и оглядел стол. Я забыла дать ему необходимый, и странный, стакан. Я взяла с подноса две чашки и поставила их перед ним, с трудом сдерживая желание скривить губы, пока он наливал сливочное ранчо в яйца.
Он со смехом посмотрел на меня.
— Это вкусно. Не осуждай, пока не попробуешь.
— Я поверю тебе на слово, — сказала я. — Вам нужно что-нибудь еще?
Он покачал головой и снова поблагодарил меня.
Я подошла к кассе, чтобы выписать им счет, но не могла остановить свой взгляд на нем. Когда он ел, он ковырялся, тщательно и почти изысканно. Если бы не его грязные джинсы и поношенные ботинки на ногах, я бы приняла его за городского парня. Человек напротив него выглядел и пах так, будто ему место в свинарнике. Эти двое были день и ночь.
Когда они почти покончили с едой, я положила счет на стол и начала уходить.
— До скорой встречи, — сказал большой парень.
Второй мужчина бросил на него суженный взгляд, а затем встретился с моим. Я кивнула и направилась на кухню. Здоровяк никогда раньше со мной не разговаривал, но я выкинула это странное общение из головы, отправившись убирать тарелки и кофейники. Когда я вернулась, все уже ушли, включая двух местных мужчин. Я пошла убирать со стола, и хотя я не ожидала чаевых, я ожидала оплаты.
Они не оставили ни того, ни другого.
— Сукины дети, — пробормотала я себе под нос.
Выглянув на улицу, я увидела, что фары старого пикапа освещают дальнюю часть парковки. Я прошлась по гравию и постучала по водительскому окну. Привлекательный мужчина опустил его, и из кабины полились негромкие звуки музыки в стиле кантри.
— В чем дело? — Спросил он.
— Вы оба не заплатили. Если вы не отдадите мне то, что должны, мне придется отдать это из своих собственных денег, — сказала я, положив руку на бедро.
— Гуннир, это правда? — Сказал он, повернувшись к здоровяку на пассажирском сиденье. — Ты не заплатил даме?
Гуннир пожал плечами.
— Видимо, забыл.
Я оглядела стоянку. Она была пуста, если не считать грузовика и маленького седана повара перед дверью закусочной. Сегодня я решила пойти на работу пешком и теперь жалела об этом. Деревья колыхались на ветру, а кошачьи хвосты бились друг о друга, создавая низкий гул. Я бросила взгляд на небо, облачное и тяжелое, без единой звезды. Тусклые фонари на стоянке не помогали пробиться сквозь темноту, тем более что один из них мерцал из последних сил, а другой совсем погас.