– Гордыня?.. – Она в удивлении приподняла брови и порывисто встала. – Что ты говоришь, Аршухан? Музаффар беспокоится за будущее ато́нов.
Заметив на лице царицы дрогнувшую тень возмущения, старший служитель храма покачал головой.
– С новой луны жертвенная чаша переполнялась не раз, – проговорил он с неодобрением. – Но боги молчат. Пусть он спросит себя, почему? Может, они не желают ему помогать? – Глядя с мольбой и упрёком, Аршухан двинулся к Неросфет. – Против нас ополчились другие империи. Разве этого хотели великие Ахом? Жить во вражде с соседями?..
– Соседи слепы, – перебила она, – и желают такими быть. Им не нужна истинная суть Áтон. И не мне тебе объяснять, почему.
Аршухан встал напротив царицы.
– А если они видят её слишком хорошо? – произнёс он мрачно. – Мир сложно очистить от скверны. Начать нужно, иссушив её источник. Так говорят они все.
– Я скажу тебе, что хорошо они видят. Собственное убожество. И, чтобы оправдать свои преступные деяния, наделяют чертами своего уродства других. Не имея успеха, обращаются в бесов. Ты прав в одном – мир действительно сложно очистить от скверны. Только начать нужно с себя. И это касается всех. Тут избранных быть не может.
Высказавшись, она отвернулась. Приблизившись, Аршухан замер у неё за спиной. Они молча стояли, наблюдая, как ветер качает густые ветви кустарника. Из предвечерней пустыни прилетел тоскливо-озлобленный вой.
– Меня всегда удивляли эти дикие звери, – безлико произнёс Аршухан.
– Раньше ты говорил другое.
– У меня было время к ним присмотреться.
Неросфет медленно повернулась.
– Как можно восторгаться трусливыми стайными убийцами, – произнесла она сдержанно. Но переполняющее царицу возмущение было слишком заметно.
Жрец долго смотрел на взволнованное лицо и, забывшись на миг, поднял руку в желании провести пальцами по шелковистой коже щеки. Как прежде, давно-давно… – немало прошло вёсен с той поры, как смолк пернатый вестник юности Тайир[22] – да так и не решился. Рука опустилась.
– Где ты, моя Неросфет? – произнёс он тихо. – Что он с тобой сделал, раз ты всё забыла?
Она отвернула лицо. Грудь поднялась и опустилась от тяжкого вздоха.
– Оставь прошлое прошлому, – попросила царица.
– Ты счастлива?
Он сосредоточенно изучал её профиль. И после горько улыбнулся.
– Не отвечай. Я вижу.
То, как сияли глаза Неросфет при каждом упоминании имени первого ато́на, не могли заменить никакие слова.
Приложив руку к груди, он коротко поклонился и, развернувшись, широким шагом покинул покои царицы.
____________________
[22] Тайир – вымышленная птица. В названии использовано имя, происходящее от слова «таира» («птица» в переводе с арабского). «Смолк пернатый вестник юности Тайир» – цитата из ато́нского мифа. По легенде, в которую верили ато́ны, Тайир пел для человека единожды – в день прощания с юностью. Считалось, что с его хрустальной трелью человек вступал во взрослую пору.
Глава 39
Первый день противостояния
За три дня до солнцестояния армия ато́нов подошла к границе Харахти. Правитель остановил коня[23] на краю склона, у подножия которого замерло готовое к столкновению войско, и оглядел широкую пустыню. Над священной землёй застыла непривычная тревожная тишина. Только с рыжих холмов, обдуваемых слабым ветром, с шорохом ссыпа́лся песок.
За спиной протопали копыта, и, восседая на белом жеребце, рядом с правителем остановился подручный.
– Боуло уже рядом, Музаффар, – предупредил он, поглаживая шею взволнованного животного. Конь всхрапывал и беспокойно переступал под хозяином.
– Я слышу, Аббас.
Время от времени сквозь вкрадчивый шелест песка вдали оживал слабый монотонный гул. Музаффар всмотрелся в горизонт, над которым, клубясь и сгущаясь, поднимался багровый туман.
Вся живность дневная пропала. Даже редкая и мелкая – и та спешно убралась с равнины. Умчался и ветер. Только солнце продолжало равнодушно взирать с небес.
Пустынное мёртвое море с высоты огласил отрывистый крик орла. Скулы царя напряглись, по лицу прошла тень. Отразив дневное светило, синий взгляд Музаффара негодующе полыхнул огнём.
– Последний круг, – сообщил правитель и крепче сжал рукоять каскары.
Пыльное облако растянулось вдоль горизонта. Ногам лошадей передалась мелкая дрожь, заставив скакунов волноваться.
Хрупкий мир застыл в ожидании.