Кристина тихонько проходит обратно в их спальню и неловко наваливается на прохладную стену. Пока она подрагивающими от волнения пальцами вскрывает конверт, её не покидает такое навязчивое, гложущее предчувствие беды. Ведь вслед за счастьем всегда приходит и горе…
Внимательный взгляд светлых глаз торопливо бежит по изящно выведенным Антуанеттой строкам, а сердце с каждой строкой сжимается в груди всё сильнее, перехватывая дыхание пораженной Кристины, до боли сдавливая подступающими рыданиями ее горло.
Ей кажется отчаянно неправильным каждое слово, написанное женщиной в этом предостерегающем их письме. Отчаянно неправильным и совершенно несправедливым, незаслуженным.
За что они его так? За что?! Он ведь никогда не желал им зла и, Даае понимает, не делал ничего плохого. Он ведь просто хотел жить рядом с ней, рядом со своей Кристиной и, наконец, обрести то самое вечное счастье, о котором так часто пишут в дешевых бульварных романах.
Она ведь только сейчас поняла всю ценность жизни. Она ведь только сейчас поняла всю ценность его и своих чувств, она только сейчас обрела долгожданный покой и такое тихое, неуловимое в своей сути счастье. Она только сейчас залечила его глубокие раны — не только на исполосованном шрамами теле, но и на исполосованной предательством душе, она только сейчас подпустила его к себе, Боже, только сейчас, а тут…
За что такое жестокое наказание?! Почему ему опять приходится платить за то, чего он не совершал?!
Она переводит затуманенный слезами взгляд на дремлющего Эрика и тяжело вздыхает, откладывая в сторону это страшное письмо мадам Жири, призванное разрушить их едва наладившуюся жизнь.
Она отчаянно жмурится — это не время для слёз. Только не сейчас. Не сейчас, когда каждая секунда может стать последней для него. Для них. Для неё. Ведь без него она превратится в жалкую куклу, совсем не умеющую дышать и принимать решения. Совсем не умеющую жить.
Так мало времени. Судьба совсем его им не даёт, не позволяя насладиться им этим невероятным, неземным ощущением близости друг с другом. Как мало она успела почувствовать с ним рядом… Лишь сладость первого поцелуя, пронизанного этим, казалось бы, непостижимым чувством любви, лишь тепло их трепетных объятий. А ведь сколько еще не менее прекрасного может быть впереди?
Но эта пугающая неизвестность… Неизвестность срока, данного им, неизвестность участи, неизвестность всего того, что ждет их за этим страшным испытанием.
Она, словно зачарованная, медленно шагает к Эрику. Нельзя терять такое драгоценное время на глупые размышления о том, что будет, что ждет, — рано или поздно они узнают это наверняка.
— Эрик… — на выдохе зовет его Кристина, мягко опускаясь на кровать и нависая над ним.
Призрак чуть улыбается во сне одними уголками тонких губ, и девушка не может справиться с отчаянием, душащим её изнутри. Сколь коротка была передышка, данная ему Богом, сколь быстро наступает миг продолжения борьбы, которую Эрик оказывается вынужденным вести всю свою жизнь, подарившую столько боли его хрупкой душе, способной объять весь этот мир, будь он хоть чуточку к нему добрее.
Она склоняется к его нечеловеческому лицу и касается легким поцелуем одного из грубых рубцов, тянущегося по бледной коже прямо у отсутствующего носа. Его ловкие, музыкальные руки тут же машинально обвивают тонкую талию Кристины, прижимая так крепко, так властно к себе.
Невольно усмехнувшись его реакции, Даае проводит мягко пальцами вдоль его костлявой, обнаженной груди и ощущает такое отдаленно знакомое по сладкому сну, внесшему в их жизни ясность, тепло, стремительно разносящееся волнами по всему её телу, вынуждая мелко дрожать. Она прикусывает свою пухлую губу и скользит ладонями ниже, к его худым бедрам, прислушиваясь к странным, неизведанным, но таким отчаянно приятным чувствам.
Единственное, что она может осознать наверняка, — она не желает останавливаться, а потому припадает жадным поцелуем к тощей шее Призрака, легонько прикусывая его чувствительную кожу.
Он тихо шипит, тут же распахивая свои затуманенные сном глаза и бросая растерянный взгляд на расположившуюся на его груди Кристину. На месте грубого поцелуя Кристины тут же мрачнеет алый след и она облизывает вмиг пересохшие губы.
Призрак не находит каких-либо слов. Он оказывается способен лишь держать из последних сил под контролем тот жар, что вместе с его неожиданным пробуждением, начал подниматься в его груди.
Она же… Она так и продолжает дразнить его своими мягкими поцелуями, заставляющими кожу тут же покрываться мурашками, а самого Эрика рвано дышать и сжимать до побеления костяшек простыни смытой постели.
Когда ласковые ладони Кристины опускаются вдоль торса Эрика всё ниже, с его тонких губ всё-таки срывается предательский, сдавленный стон, — своеобразная точка невозврата.
Внезапно Призрак теряет всякий контроль. Отчаянные желания, не дающие ему спать ночами долгие годы, берут над ним окончательный и бесповоротный вверх, заставляя следовать лишь им. Следовать им до тех самых пор, пока Кристина не попросит остановиться, пока она вдруг не испугается животной страсти, вспыхнувшей в нём, в её вечно хлоднокровном покровителе и наставнике.
Из груди Кристины вырывается пораженный выдох, когда Эрик вдруг накрывает её губы требовательным поцелуем, мягко опрокидывая на спину и нависая тотчас над ней. Его напор буквально сводит девушку с ума — она видит, наконец, в нём того человека, которого полюбила ещё несколько лет тому назад. Того самого настоящего Эрика, вынужденного прятаться за маской от жестокости целого мира, обрушившейся на него. Такого страстного и пылающего.
Когда его руки ложатся на бант, надежно удерживающий ленты изящного корсета, он замирает, и Кристина выражает своё негласное согласие к продолжению, выгибаясь в спине и позволяя ему расшнуровать её чайное легкое платье.
Пока тонкие пальцы Эрика расправляются с многочисленными петлями, она покрывает россыпью поцелуев его исполосованную шрамами ключицу, не позволяя ему ни секунды думать о том, что он делает что-то неправильно.
Очень быстро Кристина ощущает то, насколько легче становится дышать без удушающего корсета, и остается лишь в полупрозрачной сорочке, ощущая себя такой беззащитной и слабой под его горящим пламенем взглядом, скользящим непроизвольно жадно по её стройному телу.
Когда Кристина невольно вздрагивает от легкого сквозняка, задевшего её кожу, в потемневших от желания глазах Эрика резко что-то меняется, и он внимательно вглядывается в лицо Кристины, нависая над ней на вытянутых руках, чтобы затем встревожено спросить севшим, неподвластным ему сейчас голосом:
— Ты уверена, что не будешь жалеть об этом?
Блуждающая отчаянно желающим взглядом по его поджарому телу, по туго перебинтованным рукам, по острым, выпирающим из-под тонкой кожи ребрам Кристина понимает его вопрос, доносящийся словно из вакуума, не сразу, а лишь когда замечает его пытливый взгляд, постепенно омрачающийся подступающей из глубины души болью, разочарованием. Лишь тогда она вглядывается со всей серьезностью в его обеспокоенные глаза и шепчет так твёрдо:
— Это то, чего я действительно желаю.
В подтверждение собственных слов, она торопливо стягивает с себя сорочку, последнюю для него преграду, и откидывает её прочь, тотчас прижимаясь оголенным телом к замершему Эрику и обнимая его за костлявые плечи.
Никакие слова не могут сказать Эрику больше, чем это. Скинув с кровати так сильно мешающее одеяло, он притягивает Кристину к себе для продолжительного, глубокого поцелуя, плавно скользя руками по её аккуратной груди, нарочито задевая чувствительные соски пальцами. Она стонет в его губы, вынуждая тем самым Эрика мелко дрожать.
Он заставляет себя усилием воли вернуть себе контроль. Вернуть контроль, чтобы не сорваться сию секунду, чтобы не наброситься на единственно желанное им многие годы тело, чтобы не омрачить самый важный для них двоих момент своей грубостью и резкостью.