Падать в бессмысленную пустоту с ампутированными конечностями, вырванными органами и умершей душей.
Больше не за чем. И больно. Больно, так больно — морально, душевно, физически. Тело не является больше носителем жизни, тело — носитель боли.
Эрик, вынырнув из омута вновь накативших воспоминаний, чуть пошатывается, хватается за прикроватный столик и поднимает тяжелый взгляд на Кристину.
Девушка теряется и опускает поднос на столик, непроизвольно подступая к мужчине и протягивая чуть подрагивающие от усталости руки. Балетмейстер, наблюдающая за ними, только качает головой, понимая, чем всё это сейчас обернется. Призрак правда не выдерживает — он делает резкий, неустойчивый шаг вперед к Кристине, едва не теряя равновесие, и обхватывает её тонкое запястье, дергая Даае на себя чересчур резко.
— Только взгляни, — шепчет он подавленно, кивая на сияющее колечко на её пальце, — взгляни на это… — он резко оторачивает голову, не желая показывать возлюбленной свои горькие слезы.
Девушка вслушивается в его хриплый голос, виновато глядя на помолвочное кольцо, и осознает — он вспомнил. Вспомнил каждое её перепуганное слово, сказанное на крыше Оперы, вспомнил и вновь испытал страшной силы боль.
Ту самую боль, что толкнула его к самому краю крыши.
— Эрик, — как можно ласковее говорит Даае, освобождая руку от крепкой, почти мертвой хватки его пальцев, — позволь мне всё объяснить.
— Какое теперь значение имеют твои слова, Кристина? — спрашивает он севшим голосом, — Я знаю правду. Знаю, как велик твой страх. Знаю, как сильна ненависть… Глядя мне в глаза, ты, конечно, не повторишь всё это, да оно и не нужно, чтобы знать и помнить.
Она смаргивает предательские слёзы, позволяя тем скатиться по её бледным щекам, и решается подойти к нему вплотную, без капли страха вглядываясь в искрящиеся страданиями огоньки.
— Я лишь хочу помочь, — шепчет она нежно, протягивая руку к по-прежнему обнаженному плечу Эрика, — хочу дать хоть каплю той заботы, что ты заслужил. В этом нет корысти, мой Ангел.
Он переводит взгляд на её маленькую ладошку, опустившуюся на его исполосованное шрамами плечо и окольцованное виконтом, и морщится от диссонанса чувств, бушующих в душе. Тяжело вздохнув, он мягко отталкивает её руку от себя и неуклюже опускается на край смятой постели.
— Уходи, Кристина, — едва слышно выдыхает он, опуская погасшие глаза на каменный пол, — ты должна быть с Раулем, а здесь тебе не место.
Девушка задыхается от внезапно охвативших её рыданий и зажимает нос рукой, переводя отчаянный взгляд на Антуанетту, молчаливо стоящую в углу комнаты, наблюдающую за развернувшейся картиной, — та только качает головой, чуть пожимая плечами.
— Если это тебе по-настоящему нужно, — отвечает Кристина, тихонько всхлипнув, — я уйду…
Она ждет мгновение, надеясь, что Эрик вдруг передумает и заберет свои слова назад, но он только кратко кивает, неловко держась бледной рукой за отёкший бок.
Прикусив губу, Кристина, почти не дыша, отворачивается к мужчине спиной и торопливо покидает спальню, ставшую за такое короткое время почти родной. Едва за ней закрывается дверь, как она слышит сдавленный, болезненный стон Эрика и взволнованный голос мадам Жири.
Она не может его покинуть. Не сегодня и не сейчас, когда он так нуждается в ласке и заботе, когда он так беззащитен и слаб. Окончательно приняв эту простую, такую важную мысль, Кристина проходит в глубь главной комнаты и осторожно опускается к чистой воде озера.
Она его не оставит.
Она не станет повторно обрывать нить его жизни.
Она не позволит ему вновь упасть.
***
С момента ухода Кристины проходит порядка пяти часов, когда мадам Жири, наконец, покидает спальню Эрика, боль которого так долго не утихала, несмотря на сильное обезболивающее.
Морально и физически вымотанная женщина тихонько выходит из комнаты в стиле Луи-Филиппа и беззвучно прикрывает за собой дверь, освещая путь в темных комнатах одинокой свечой.
— Мадам Жири… — вдруг доносится дрожащий голос откуда-то со стороны озера, и дама торопливо вытягивает руку перед собой.
Отекшее от долгих рыданий лицо Кристины в тусклом свете кажется совсем несчастным. Женщина опускается рядом с ней на колени и бережно обнимает свободной рукой за плечи.
— Ну, что такое, милая? — тихо спрашивает она, боясь ненароком разбудить чутко спящего за стеной Призрака.
— Он не верит мне, — шепчет девушка, рвано дыша, — не верит ни единому слову… Неужели не видно, что я правда стараюсь?
Туманный взгляд Кристины обращается на мадам Жири, и та только тяжело вздыхает, мягко поглаживая её спину. Она выслушала от Эрика столько слов, пронизанных безнадежностью и обидой, что теперь ей становится только смешно — словно малые дети, они никак не могут самостоятельно всё разрешить.
— До чего все хорошо было вчера, — вполголоса продолжает Кристина, прижимая холодные ладони своих рук к груди, — вчера, когда он не противился моей помощи, когда и сам не смущался делать то, что действительно желает. Почему так не может продолжаться?
— Его сердце разбито, — тихо признается женщина, задумчиво глядя на темную воду озера, — разбито вдребезги, Кристина, и, поверь, видеть тебя, принимать твою заботу ему особенно тяжело, зная, что затем ты снова его покинешь.
Девушка отрешенно качает головой и сжимает тонкие пальчики в кулаки, тяжело поднимаясь с холодной каменной кладки.
— Я не покину, — твёрдо говорит девушка, шагая в сторону спальни Эрика, — обещаю, что не покину его больше.
Убедившись в том, что дама уходит из дома у озера, Кристина робко шагает в прикрытую комнату. Наугад пробравшись в темноте к постели мужчины, она тихонько опускается рядом.
Девушка не понимает, что толкает её каждый раз так мягко касаться его, что толкает невесомо скользить пальцами по сухой коже безобразного тела, что толкает обводить с замиранием сердца грубые шрамы, — она просто следует этому неизвестному желанию ощущать его.
Потянувшись к лицу мужчины, Даае осознает, что он теперь даже спит в этой плотной, широкой маске, отчаянно боясь хоть на секунду явить миру своё нечеловеческое лицо. Девушке ясно — это лишь её вина. Она беспардонно обнажила лик, который он так тщательно и долго прятал, вновь не спросив на то разрешения. Да и могла ли она? Видеть то, как чёртово домино омывается его же кровью, казалось невыносимым.
Дыхание Эрика становится совсем сбитым, и девушка взволновано склоняется над ним, не понимая причины ухудшения его состояния. С губ мужчины срывается сдавленный стон, и его руки резко взметаются к собственной шее. Тонкие пальцы судорожно цепляются за тонкую кожу, будто бы пытаясь что-то сорвать. Очередной кошмар.
— Эрик! — испуганно кричит Кристина, не желая видеть и мгновения его страданий, — Эрик, проснись!
Жадно хватая ртом воздух, Призрак выгибается в спине, не отрывая рук от своей донельзя напряженной шеи. Он пытается что-то сказать, но из его груди вырывается только глухое хрипение.
До боли прикусив губу, Кристина обхватывает дрожащие запястья мужчины и заводит их за его голову, вынуждая его только беспомощно биться в её руках.
— Ангел мой, — шепчет она нежно, склоняясь к его уху, обдавая своим горячим дыханием его чувствительную, исцарапанную в кровь шею, — тише-тише…
И он даже не просыпается. Не просыпается, а только успокаивается, внемля её тёплым словам и бережным прикосновениям. Дыхание постепенно приходит в норму, и его грудь начинает вздыматься высоко и размеренно.
— Вот так, — облегченно выдыхает Кристина, стирая ладонью испарину, выступившую на лице от напряжения, — так, родной, засыпай.
Девушка осторожно усаживается, боясь разбудить спящего мужчину, в его ноги и с трепетом поправляет сползшее на пол одеяло, оголившее его худые, изувеченные щиколотки. Она уже перестает замечать за собой эти невинные жесты, обращенные к Эрику.
Перестает замечать, как невзначай скользит пальцами по его неровной, шероховатой коже, бессознательно очерчивая каждый, даже самый тонкий, рубец.