Перестает замечать, как её лицо озаряет невероятно нежная улыбка, будто адресованная настоящему Ангелу, сошедшему с небес.
Перестает замечать, как учащается её сердцебиение, пока она глядит на него из-под своих пушистых, длинных ресниц.
Всё это будто становится жизненно необходимым для неё… Необходимым, словно само дыхание.
***
Следующим утром в театре наступает хаос. Все взволнованы пропажей примы перед очередной премьерой Оперы. Директора в суматохе трясут информацию о Даае со всей труппы, но никому и ничего не оказывается известно.
Больше всех переживает виконт де Шаньи. Он никак не может найти себе места; его не отпускает наваждение, что Кристина находится в принудительном заточении, что не может покинуть обители этого монстра.
Когда в полдень в холле театра появляется балетмейстер Антуанетта Жири, её тотчас окружает толпа. Директора, виконт и перепуганные приятельницы девушки не дают ей прохода, задавая многочисленные вопросы о мадемуазель Даае.
— Успокойтесь, господа, — мягко отвечает дама, остановившись на парадной лестнице, — мадемуазель Даае нанесла визит подруга из Швеции, и пока она проводит всё время с ней. Что до премьеры, то не стоит Вам переживать. Когда Кристина нас подводила?
Директора согласно кивают, так и не припоминая подобных случаев, и моментально ретируются, успокоенные словами хореографа, оставляя мадам Жири один на один с покровителем театра, виконтом де Шаньи. Тот исподлобья глядит на женщину и делает к ней широкий шаг.
— Кого Вы обманываете, мадам? — спрашивает он серьезно, — Всё произошло на моих глазах, и я хочу быть уверенным, что моя невеста в порядке, понимаете?
— Ваша невеста в безопасности, месье, — заверяет виконта дама, кратко кивнув, — а остальное, простите, Вас не касается.
— Что? — выдыхает Рауль, чуть опешив.
Перед глазами виконта так и стоит момент падения Призрака Оперы с крыши его собственного Театра…
Он вспоминает, как из груди его любимой вырвался истошный, мощный, словно вовсе предсмертный, крик, знаменующий её страшную боль, режущую острым лезвием по сердцу.
Вспоминает, как по её щекам резко покатились градом горькие слёзы, порожденные едким чувством вины и тяготящей душу горечью.
Вспоминает, как перепуганная до дрожи Кристина и сосредоточенная мадам Жири подхватили бессознательное тело Призрака на свои хрупкие руки и торопливо покинули тротуар, окружающий здание Оперы.
Бессонная ночь, проведенная Раулем в одиночестве в гримерной Даае после её исчезновения, навсегда останется в его памяти. Как и та пустота, что он ощущал, лежа на бархатной кушетке и глядя потерянным взглядом на пышный букет алых роз, повязанных черной лентой и стоящих в высокой вазе у патинированного зеркала.
В тот момент он потерял уверенность в том, что ответ Кристины был осознанным, что она захотела, захотела всем сердцем стать его женой. Ещё на крыше Оперы ему показалось, что толика сомнения, искра смуты мелькнули в робком взгляде её прекрасных глаз. Теперь же, услышав ответ мадам Жири, Рауль окончательно убеждается в том, как шатко то счастье, что он едва обрёл.
Женщина только снисходительно улыбается молодому человеку и торопливо направляется вверх по лестнице, чтобы затем свернуть в сторону своей небольшой гримерной и укрыться там от лишних расспросов.
Она искренне не желает говорить Раулю о Кристине, не желает видеть их рядом друг с другом. То, что она успела увидеть в её глазах и нежных жестах, заставляет её думать, что у Эрика ещё есть шанс, есть возможность побороться за счастье.
Немалый шанс.
Совсем не малый.
Ведь помолвка — не приговор.
========== Четвертая глава ==========
Ощущение того, что эта ночь прошла непозволительно быстро, никак не покидает Кристину, когда она нехотя поднимается ранним утром с острых колен так и не проснувшегося мужчины.
Она оглядывает Эрика печальным взглядом, отчаянно не желая его покидать, но понимает — он не будет рад увидеть её здесь вновь. Бросив взгляд на его сильно зажмуренные глаза, Кристина осознаёт, что боль так и не желает его отпускать. Уйти вот так просто, оставив его одного в муках, Даае не может, а потому торопливо тянется к очередной ампуле обезболивающего препарата и металлическому шприцу.
Ей кажется, что даже вводя как можно осторожнее тонкую иглу в его костлявую руку, она приносит ему страдания, что сами по себе её прикосновения не могут принести несчастному Эрику ничего иного. Тяжело вздохнув, она задумывается о том, как вернуть теперь его доверие, потерянное ею так просто и легкомысленно.
Ничего лучшего, чем написать письмо, не приходит на ум, и девушка шагает к небольшому резному столу, стоящему в углу, чтобы поскорее уложить на него чистый пергамент и заскользить по нему пышным пером.
Она строчит с бешеной скоростью, изливая на бумаге все чувства, скопившиеся в её задыхающейся от вины душе. Строчит правду о том страхе, что жил в ней последнее время, о жалости, испытываемой ею к нему. Строчит о том, как боится его потерять, а затем… Затем вдруг перечеркивает абсолютно всё и комкает пергамент, затем отбрасывая его прочь.
Взяв в руки новый лист, она переводит дыхание и, тихо всхлипнув, набрасывает коротенькую записку, потому что внезапно понимает — Эрику не нужна эта помпезность и многословность, ему достаточно будет самых важных слов.
Дорогой Эрик,
Прости меня, пожалуйста, если сможешь. Слова, сказанные мной тогда, потеряли всякое значение, когда я поняла то, насколько сильно ты мне дорог…
Искренне твоё, Дитя Музыки.
Чуть улыбнувшись, Кристина складывает пергамент пополам и тихонько выскальзывает из комнаты, чтобы затем пройти на кухню и заняться приготовлением сытного завтрака.
Отчего-то Даае чувствует себя удивительно счастливой, пока суетливо движется по скромной кухне дома у озера, старательно замешивая тесто для будущих круассанов и топя потихоньку небольшую утермарковскую печь.
Девушка укладывает по тоненьким обрезкам теста кусочки ветчины и присыпает их тертым сыром, продолжая беспричинно улыбаться. Затем Кристина заворачивает начинку в аккуратные трубочки в форме полумесяца и раскладывает их на щедро промазанный маслом противень, чтобы затем отправить в хорошенько раскочегаренную буружуйку.
Пока круассаны, заботливо приготовленные Кристиной для её Маэстро, выпекаются, она невольно задумывается о том, что так могло бы проходить каждое её утро, не откажись она от Эрика так жестоко, так бессердечно в недавнем времени, — эта мысль не пугает, напротив, греет душу девушки трепетным теплом, хотя так отчаянно точет сердце сожалением и горечью.
Очень скоро вся кухонька наполняется приятным ароматом плавленного сыра и поджаристой ветчины, и девушка спешит вынуть румяную выпечку из печи, обернув свои изящные руки плотным полотенцем.
Девушка раскладывает по расписной тарелке поджаристые круассаны и наливает в граненый стакан брусничный морс, чтобы затем поставить всё на металлический поднос и отнести в спальню Эрика.
Она тихонько ставит плато на прикроватный столик и подкладывает под него свою скромную, но бесконечно важную записку, являющуюся её последней, призрачной надеждой на прощение, на приятие и, быть может, на…единственное, абсолютное счастье.
***
Знакомым из недалекого прошлого путем Кристине удается попасть в свою родную гримерную. Едва она переступает порог зазеркалья, как замечает десяток свежих, пышных букетов, собранных с особым вкусом, присущим лишь одному человеку — Раулю де Шаньи.
Она устало улыбается ароматным цветам, проходя вглубь комнаты и потирая заспанные глаза. Эта изнеможденность кажется Кристине даже приятной и сладкой, ведь всё утро она провела, стараясь для Эрика, для её родного покровителя.
Тихий скрип тяжелой двери заставляет Кристину обернуться и растерянно моргнуть. На пороге гримерной замирает виконт, удерживающий в руках очередной букет для возлюбленной, и счастливо выдыхает, быстро шагая навстречу к Даае.