Майя подняла взгляд выше, где рядом с названием газеты была пропечатана дата выпуска – 18 Июня 1941. Девочка задумчиво нахмурилась и снова перевела взгляд на текст статьи.
- Двадцать второго июня, - повторила она и тотчас же радостно воскликнула. - Так это же сегодня!.. В полдень на Комсомольском озере должно состояться открытие купального сезона, пройти соревнование физкультурников... На пляжах намечается расположить шесть духовых оркестров, с десяток баянистов должно играть на лодках... Парк культуры и отдыха организовывает для посетителей два больших концерта... Для любителей катания на лодках будет приготовлено шестьдесят шлюпок...
Сорвавшись с места, Майя бросилась бегом по улице. Эйфория праздника и народных гуляний затмили давнее желание учиться изобразительному искусству во Дворце Пионеров, отложив его до востребования.
За секунду переведя дыхание перед входной дверью, Майя вошла и с порога раскрыла рот, чтобы торжественно объявить матери о городском мероприятии. Но Берта Айзиковна торопливо приложила указательный палец к губам, призывая к тишине и взглядом указывая на Генку, спящего в кроватке. Майя утвердительно кивнула, прокралась ближе к матери на носочках и возбужденно задышала той в ухо.
- Мамочка, мамуля... Занятий сегодня не будет... Все на озере... На открытии озера... Комсомольского! Там в газете, в Советской Белоруссии, об этом русским по белому написано...
- И что? - так же тихо переспросила Берта Айзиковна.
- Можно я туда сбегаю, посмотрю? Обещаю в воду не лезть! Я только одним глазком концерт послушаю и... тут же обратно.
- Вот папа придет домой, вместе и сходим, - женщина разрушила надежду дочери.
- Ну, мам! Пожалуйста... Пока еще папа придет, все закончится, - исказив личико в слезливой гримасе, заныла девочка.
- Майка! Прекрати мне это, - строго отрезала Берта Айзиковна.
- Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста... Я только одним глазком.
Женщина перевела взгляд на тихо отщелкивающий секунды будильник, затем обратно на дочь, и не удержалась от улыбки. Майя бросилась к ней на шею и крепко сжала в благодарных объятиях.
- Но чтобы к обеду была дома, - предупредила Берта Айзиковна.
- А то карета превратится в тыкву, - парировала Майя, тем же путем на носочках направляясь к выходу.
* * *
К полудню на берегах Комсомольского озера собралось полным-полно народу. По водной глади скользили шлюпки с баянистами и отдыхающими. Из Парка Культуры и Отдыха доносились звуки духового оркестра. Минчане и гости столицы Советской Белоруссии праздно гуляли по набережной, загорали на пляжах, плескались в прохладе озера.
Отыскав знакомых со двора ребят и присоединившись к их веселой компании, Майя носилась от одного духового оркестра к другому, танцевала среди взрослых пар, махала рукой проплывающим в лодках людям, с улыбкой ловила на себе взгляды отдыхающих в открытых летних кафе, с наслаждением подставляла лицо яркому июньскому солнцу, пламенеющему в кристально-голубом небе.
Неожиданно все оркестры смолкли, будто ведомые единым дирижером. В следующую секунду захрипели громкоговорители паркового радио.
- Граждане и гражданки Советского Союза! - наконец выдохнули из себя жерла радио.
Люди замерли, подняв лица к громкоговорителям. Застыла на месте и Майя.
- К вам обращается нарком иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов, - представился голос по радио.
- Здрасте, товарищ Молотов Вячеслав Михайлович, - шутливо парировала Майя.
Дворовые ребята поддержали ее дружным смехом. Но несколько взрослых людей в ту же секунду приструнили галдящую детвору жестким, как плеть, "шиш".
- Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление: сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну... Атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке со своих самолетов наши города — Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие, убито и ранено более двухсот человек...
Майя осторожно огляделась по сторонам, но все оставалось по-прежнему: по озеру, казалось, так же скользили лодки, на пляжах загорали люди, на парковых скамейках и в летних кафе расположились отдыхающие – только никто больше не смеялся, не разговаривал друг с другом, не ел мороженого, молчали музыкальные оркестровые инструменты. Все было сосредоточенно на жерлах радиоретрансляторов.