– Ни словечка.
– Да как же, черт подери, ты справляешься… я хочу сказать… выходит, у тебя там нет никого…
– Ну, Драммонд оказался хорошим парнем. Мы справились.
– Ах, сука проклятая. Господи, она могла бы хоть подождать, пока я вернусь. Ты всегда относился к ней так хорошо… просто вот так взять и уйти…
Кен снова сильно затянулся сигаретой, покивал и выдохнул дым в сторону.
– Ну, служащие есть служащие, не так ли? – Он взял свой бокал и откинулся назад. – Так что там Ричард собирается предпринять со своими деньгами?
– Говорит, что этот банк… ну, в Монтре… обманывает. У него там за последние несколько месяцев было несколько встреч с Андреасом, вот прямо в самом банке… нет никакого сомнения, что он был директором. Все это явно было проделано, чтобы замести следы… но уж как-то слишком основательно… кажется, что Андреас замел следы несколько… чересчур.
– Стало быть, то, что Ричард перевел свои…
Она кивнула:
– Его деньги исчезли. Испарились.
– И что он собирается делать?
– Ну, он затеял все это потому, что боялся потерять работу и что его счета, возможно, заморозят. Но похоже на то, что такого теперь не случится… дело против него закрывают. Это ему сообщил вчера вечером его адвокат.
– А на каком основании?
Сэм подняла брови и слабо улыбнулась.
– Ричард не уверен точно. Кажется, один из главных свидетелей обвинения исчез.
Кен в упор посмотрел на нее, потом засунул руку в нагрудный карман и вытащил оттуда плотный конверт.
– Вот этот, что ли?
Он протянул ей через столик конверт, и она взяла его, нахмурившись, не отрывая взгляда от глаз Кена.
Конверт не был запечатан. Она сунула пальцы внутрь и вытащила черно-белую фотографию, которую положила на скатерть. Это была страничка из какой-то книги, на ней три фотоснимка – наверху был большой, а два поменьше располагались под ним. Она быстро посмотрела на Кена, а потом снова на листок. И тут она заметила его. На правой нижней фотографии. Она наклонилась пониже и почувствовала, что волосы у нее на голове встают дыбом.
Сначала она увидела эту руку, маленькую изуродованную руку, только с двумя пальцами, большим и мизинцем, а остальных трех не было. Потом взглянула на лицо, холодное, с довольно правильными чертами, высоким лбом; густые волосы аккуратно расчесаны на две стороны, правда, на макушке они уже сильно поредели. Единственная характерная деталь – очки в круглой металлической оправе, которая придавала им старомодный вид. В костюме, застегнутом на все три пуговицы, он стоял перед каким-то зданием и выглядел так, будто был недоволен, что его фотографируют.
– Андреас, – сказала она. – Это Андреас.
– Сколько лет твоему Андреасу?
– Около пятидесяти… или чуть больше.
– Этому было бы лет девяносто пять, если бы он был жив. Он повесился в тюремной камере в Лионе в 1938 году.
Сэм непроизвольно вздрогнула, да так сильно, что ее колени стукнулись о край стола. Казалось, что бешено пульсирующая кровь разорвет голову на куски, она испугалась, что ее вот-вот стошнит. Она плотно прижала руки к краю стола.
– Я видел один документальный фильм по «ящику» недели две назад, ну… там о зле, о черной магии, и они показали снимок этого малого… эта вот рука… она и напомнила мне о типе, про которого ты мне рассказывала.
– Кто он такой, Кен?
– Клаус Вольф. Очень загадочный немец… всерьез занимался черной магией… участвовал в нескольких сатанинских шабашах по всей Европе в 20–30-х годах. Кажется, он поехал в Италию и его вышвырнули оттуда, когда Муссолини проводил санацию. Он переехал во Францию. Женился там на какой-то женщине, столь же странной, как и он, и они занялись ритуальными жертвоприношениями. Его арестовали в Лионе в 38-м году по обвинению в нескольких убийствах, но его жена Ева, которая была на девятом месяце беременности, сбежала и, как полагают, перебралась в Англию, выдав себя за еврейку-беженку. У них был четырехлетний сын, ей пришлось бросить его при бегстве. В конце концов его усыновили родственники в Швейцарии.
– Это и есть Андреас?
– Ну, ведь не может же быть слишком много людей с точно таким же дефектом.
– И все это было в той передаче?
– Не все, но я знаю этого продюсера… на Би-би-си… ну, вот я и позвонил ему и спросил, нет ли у него каких-нибудь еще сведений… Ну а он переговорил с тем исследователем… ну и дал мне эту фотографию.
Какое-то мгновение Сэм сидела в молчании, пристально разглядывая холодное надменное лицо на снимке.
– Сегодня среда. – Она посмотрела на часы. – Клэр говорила, что она всегда бывает там по средам.
– Кто?
– Блумсбери… мы можем съездить в Блумсбери?
Кен остановил «бентли» около «Единого центра мысли и тела», и Сэм на своих костылях заковыляла ко входу. Та же самая женщина сидела за кассовым аппаратом. Кожа на ее лице была немилосердно оттянута волосами назад.
– Я хотела бы повидать миссис Вольф.
– Ее здесь нет, – ответила женщина, даже не пошевелив губами.
– Мне казалось, что она всегда бывает по средам.
– Она больна.
– А вы не знаете, когда она будет в следующий раз?
– Она очень больна. Я не знаю, вернется ли она вообще.
– Мне необходимо повидаться с ней.
– Она не желает никого видеть.
– А можно ли узнать ее адрес?
– Нет, – сказала женщина. – Это невозможно. – Она понизила голос: – Уходите, немедленно уходите, убирайтесь и больше не возвращайтесь. Мы не желаем больше вас тут видеть.
Сэм заколебалась.
– Я… это очень важно… я должна…
Женщина привстала, и Сэм на мгновение подумала, что та сейчас набросится на нее. Она отступила, споткнулась о ступеньку и уронила костыль. Наклонилась подобрать его и снова посмотрела на женщину, которая теперь стояла прямо, глаза ее горели от ненависти. Сэм поспешила наружу, вся дрожа, с пылающим лицом забралась в «бентли». Кен положил ее костыли на заднее сиденье и закрыл за ней дверцу.
– Ну и что ты узнала?
– Господи, до чего же они там странные. Она больна, и они не думают, что она вернется обратно… и адрес ее они мне дать не пожелали.
Какое-то мгновение он молчал.
– Думаю, я знаю его, – сказал он.
Сэм посмотрела на него в изумлении:
– Как-как? Что ты имеешь в виду?
Он тронулся с места, ничего не ответив.
– Что ты имеешь в виду, Кен?
Он поднял палец и вклинился в оживленное дневное уличное движение.
Они медленно вползли[25] вверх по Тоттнем-Корт-роуд, а потом повернули налево, на Мэрлибоун-роуд. Сэм рассеянно смотрела на светофоры, на серебристую шпору-талисман на капоте, ее сознание все еще раздваивалось, какая-то часть ее до сих пор находилась в той ледяной подземной могиле. Они поднялись по наклонному скату эстакады Паддингтона, и она снова взглянула на Кена, пытаясь понять выражение его лица.
Они проехали через Экстон и въехали в Илинг. Кен дважды останавливался и просматривал списки жильцов. Путаясь в лабиринте захолустных улочек, они в конце концов остановились у большого, понемногу разрушающегося дома в викторианском стиле.
Кен открыл дверцу и помог Сэм выбраться из машины.
– Я пойду с тобой, буду твоим опекуном.
– А откуда же ты знаешь, что это…
– Не знаю, но думаю, что я прав.
Они посмотрели на список фамилий рядом с домофоном. Он был написан карандашом и так выцвел, что его едва можно было разобрать. Да там и значилась только одна фамилия: «2 Вольф».
Сэм озадаченно посмотрела на Кена:
– Я не понимаю.
– Сейчас поймешь.
Сэм уже собиралась нажать на кнопку звонка, но Кен остановил ее и позвонил в другую квартиру.
– Гарри? Это ты, Гарри? – раздраженно спросила какая-то старуха.
– Посылка… срочная доставка, – сказал Кен, замок прожужжал, и он толкнул входную дверь, придерживая ее для Сэм.
В коридоре было темно и сыро, пахло вареной капустой, линолеум на полу весь покоробился, ноги цеплялись за него.
– Подожди здесь, – сказала Сэм. – Мне лучше пойти одной.
25
Автор не случайно упоминает о дневном уличном движении. Тоттнем-Корт-роуд – одна из наиболее оживленных улиц Лондона, и во второй половине дня по ней можно лишь именно ползти, а не ехать.