— Прекрасно, — отрезала Джулиана.
Пусть себе думает, что управляет поместьем. Наивный глупец! Как только он отвернется, любой из слуг прибежит к ней за указаниями! И она станет их давать без всяких угрызений совести. Отлично, мистер Самонадеянность, мы еще посмотрим, как ты будешь управлять поместьем без меня!
— Такое впечатление, что ты удивлена, — нахмурился Рис. — Но ведь ты же понимала, что это произойдет, когда я вернусь. — Он издевательски улыбнулся. — Во всяком случае, ты твердила мне, что первые несколько лет меня ждала. Ты ведь понимала, что я сам буду заниматься Ллинвиддом после возвращения? — Улыбка исчезла с его лица, — Или ты была настолько уверена, что я никогда не вернусь, и об этом просто не думала?
От гнева кровь бросилась Джулиане в лицо, но она сумела сдержаться. Гнев к добру не приведет, напомнила она себе собственный вывод, к которому пришла утром. Правда, безусловно, лучше. Она подняла глаза на мужа и нарочито миролюбивым тоном сказала:
— Когда я думала о твоем возвращении, то всегда представляла, что ты стучишь в дверь и я тебе открываю… Ты заключаешь меня в объятия и целуешь, пока хватает дыхания. А потом рассказываешь обо всех своих злоключениях, а я тебя утешаю. — И заметив, что ее слова привели Риса в настоящее замешательство, добавила: — Клянусь, ни о чем другом я так не мечтала.
Их взгляды встретились, и Джулиане понадобились все силы, чтобы выдержать это испытание. Он подошел ближе. На его лице отражались самые противоречивые чувства, в плену которых он находился в эту минуту, — недоверие, смятение… желание. Последнее чувство, казалось, возобладало над ним.
— Ты ни о чем ином не мечтала, кроме поцелуев? — Он погладил ее по щеке своими огрубевшими пальцами.
Джулиана была совершенно не готова к столь неожиданной ласке. По ее спине побежали мурашки, и он, конечно, это заметил. О Боже, опять это страстное томление, которое он заставлял ее ощущать! Почему шесть лет не смогли разрушить этого чувства? Почему только он один может повелевать ее желаниями?
Инстинктивное чувство самосохранения заставило ее отшатнуться, но Рис уже обнял ее за талию и крепко прижал к своему стройному сильному телу.
— Как я был небрежен! — прошептал он, прижавшись к ее виску. — Я уже много часов с тобой и до сих пор даже не поцеловал тебя!
Джулиана еще не успела сказать, что она вовсе не хочет, чтобы он ее целовал, как он склонился к ней и коснулся ее губ. После прошлой ночи, когда он чуть не изнасиловал ее, она ожидала лишь грубых ласк. Но его поцелуй оказался нежным и ласковым, словно шепот.
В замешательстве она стояла недвижно, с широко открытыми глазами. Рис легко касался ее губ, то дотрагиваясь до них, то на мгновение отстраняясь, распаляя ее этой нежной игрой. Его жаркое дыхание обжигало ей кожу, и она, устав защищаться, расслабилась и закрыла глаза.
Едва ее глаза закрылись, как он с безумной пылкостью овладел ее ртом. Ее пульс участился, грудь стеснилась, и Джулиана почувствовала, как ее все глубже затягивает темный омут соблазна. Но, когда она попыталась сопротивляться, Рис крепко удержал ее голову у себя в руках.
Поцелуй стал горячее, Рис ласкал большими пальцами ее шею, и от его ласк губы Джулианы становились все мягче, все податливее. Побуждая ее сделать поцелуй глубже и чувственнее, он провел кончиком языка по ее сомкнутым губам.
«Я должна его остановить, я не могу позволить ему…» — вяло думала она. Но все происходящее было слишком похоже на мечту, о которой она говорила. Со вздохом она раскрыла губы и услышала стон Риса, с которым его язык проник в восхитительные глубины ее рта.
Собственный стон ей удалось чудом сдержать. Но невозможно было заглушить воспоминания, которые он вызвал в ней этими властными, уверенными ласками, столь же уверенными, как и вступление им несколько минут назад в права владения Ллинвиддом.
Когда он обнял ее за плечи и тесно прижал к себе, шесть лет словно улетучились — шесть долгих одиноких лет. Они словно опять оказались в ее девичьей комнате там, в Нортклифф-Холле. Он опять целовал ее до бесконечности и бесстыдно ласкал, и это заставляло петь ее юное нетронутое тело.
Но сейчас его ласки стали смелее, чем прежде. Одной рукой он сжимал ее талию, а другой держал ее грудь, ласкал и перекатывал на ладони. Хотя их и разделяли одежды, она почувствовала, как ее соски отвердели. На этот раз она застонала, и ей в унисон стон желания вырвался у Риса. Он обхватил рукой ее бедра и прижал к себе с такой силой, что она почувствовала его восставшую плоть.
— Ну, дорогая, вот видишь, что ты со мной наделала, — прошептал он ей прямо в губы.
Его слова разожгли в ней желание еще сильнее. Он хочет ее, что бы он там ни говорил. Он все еще ее раб. Джулиана обвила его шею руками и целиком отдалась во власть его губ, подчинивших ее неистовому ритму, что слаще любых стихов, нежному скольжению его рук, повторяющих каждый изгиб ее тела.
Она не успела запротестовать, как Рис уже расстегнул ей платье и спустил вниз отделанную кружевами сорочку, обнажив грудь. Его губы скользнули ниже и осыпали жаркими поцелуями ее шею, а пальцы нежно и сильно овладели ее соском и возбуждающе его пощипывали. Джулиана застонала и откинулась назад, словно вручая себя ему.
Она, задыхаясь от желания, ждала, что губы его приникнут к ее груди, когда стук в открытую дверь вернул ее к реальности.
Боже праведный, они целовались у всех на виду! Ее лицо вспыхнуло румянцем, и Джулиана в панике попыталась вырваться из его неохотно ослабевших объятий. Воган свирепо посмотрел на открытую дверь и рявкнул:
— В чем дело?
Джулиана, пытаясь натянуть дрожащими руками корсаж, слегка повернулась, чтобы увидеть, кто мог их потревожить. Это был Дэвид, молодой лакей, покрасневший почти так же густо, как она.
— Я… я прошу прощения, сэр, — пробормотал несчастный юноша, — но я не совсем уверен, где лучше разместить сундуки.
— Вы забыли, где находится парадная спальня? — рявкнул Рис. Юноша окончательно смутился и только отрицательно замотал головой.
— Конечно, нет, сэр. Но я не знал, что… ну, я имею в виду, будет ли миледи там спать и…