Черное платье хорошо скрывало девушку в темноте. Сара дождалась, пока Малькольм сядет в экипаж, кучер тронет лошадей, и лишь потом обнаружила себя:
– Малькольм, Малькольм…
Он повернул голову, в темноте блеснули иссиня-черные волосы.
– Сара!.. Что ты здесь делаешь? – спросил он, не веря своим глазам. – А что, если узнает твой отец? Хорошенькое же будет удовольствие объяснять ван дер Рисам, почему ты здесь, со мной!
– Малькольм, Малькольм, прошу тебя! Мне нужно было увидеть тебя… Может быть, в последний раз! Родители хотят увезти меня куда-то. Прошу тебя, Малькольм, – взмолилась она, подползая к нему на коленях.
– Неужели ты не понимаешь, что между нами все кончено, Сара? Почему бы тебе не оставить меня в покое? Я никогда не пойму твоей низменной привязанности к Рэн после того, как я сделал ей предложение…
Сара поднялась с колен и села рядом с Уэзерли. Его глаза сверкали от возмущения, и девушка решила потушить гнев любимого поцелуями. Малькольм пытался оттолкнуть ее от себя, оторвать ее руки от своей шеи, но Сара еще крепче прижималась к нему стройным телом. Наконец он перестал сопротивляться и ответил на поцелуи.
– Сара, Сара, маленькая глупышка, – прошептал он, притягивая ее ближе и зарываясь лицом ей в грудь.
Тело Сары дрожало от прикосновений его пальцев, а губы снова и снова искали рот Малькольма.
Уэзерли быстро расстегнул пуговицы на черном платье и, не колеблясь, стянул его с Сары через голову, оставив девушку в тонкой ночной сорочке. Фаэтон катился по улицам Лондона, и извозчик даже не подозревал, что происходит внутри. Малькольм спустил сорочку вниз, обнажив круглую крепкую грудь; теперь наготу Сары прикрывали только волосы. Она вся дрожала от желания.
Уэзерли снова и снова шептал ее имя, доставляя наслаждение, которого прежде Сара не знала. Малькольм целовал ее, ласкал, проникал в самую душу. Это был ее любимый Малькольм!
Его губы умело ласкали ее тело, пальцы дразнили плоть. У Сары кружилась голова от близости крепкого, мускулистого тела, горячее дыхание мужчины пьянило ее. Сильное желание бросило их в объятия друг к другу, и они вместе вознеслись на вершины блаженства и достигли пика страсти.
Сара выкрикивала:
– Люби меня, Малькольм, люби!
Ей хотелось навеки остаться в его объятиях. Сердце Сары ликовало от радости, когда она отдыхала рядом с Уэзерли после бурной любви.
– Теперь одевайся, Сара. Я должен отвезти тебя назад в дом барона, пока не обнаружили твое отсутствие.
– Нет, Малькольм, не заставляй меня возвращаться туда! Я люблю тебя! Знаю, что и ты любишь меня! – заклинала Сара, обливаясь слезами.
– Перестань ныть! – прикрикнул Малькольм. – Почему ты вечно плачешь?
– Как можно быть таким жестоким? Я отдала тебе себя, Малькольм, и ты взял то, что я предложила. Разве ты можешь выбросить меня, как мусор? – взмолилась она.
– Мусор всегда остается мусором, Сара. Когда я в чем-то больше не нуждаюсь, то это становится либо сокровищем, либо мусором. Ты же, моя маленькая страстная пуританка, увы, не сокровище, – Уэзерли нагло ухмыльнулся. – Я вижу тебя в последний раз, Сара, если, конечно, ты не придешь на мою свадьбу. Но, кажется, у твоего отца другие планы. Он считает, что Рэн плохо влияет на тебя! – Малькольм громко расхохотался, и звук этот был настолько невыносим, что Сара закрыла уши руками.
В то время, когда Сара просила, спорила и умоляла Малькольма взять ее с собой, фаэтон развернулся и поехал к дому Синклера. Все закончилось тем, что Сара осталась стоять в конце аллеи, около конюшни. Она была не в силах тронуться с места и пойти наверх – из боязни, что родители могут услышать ее рыдания.
ГЛАВА 6
На следующий день Калеб пришел в дом барона Синклера, как и было условлено, на ранний завтрак с отцом, чтобы обсудить последние дела Голландской Ост-Индской компании, представителями которой они оба являлись. Калеб чувствовал, что не дела компании заставили Ригана позвать его на этот тихий завтрак и не желание возобновить их отношения. У Ригана на уме было что-то другое, и Калеб подозревал, что это вряд ли что-то приятное.
До позднего утра Риган говорил и говорил о компании, своем доме на Яве, о четырех сыновьях, которые с нетерпением ждут их возвращения домой. Они с Калебом обменялись новостями об общих знакомых и о возможности гражданской войны в Англии. Риган тянул время и не спешил открывать старшему сыну настоящую цель их встречи.
Наконец, когда горничные прервали их беседу, чтобы убрать со стола и накрыть к ленчу, Риган позвал Калеба в библиотеку. Налив себе и сыну по приличной порции рома, Риган уселся в огромное кресло.
– Что ты думаешь о молодом человеке, которого Рэн выбрала себе в спутники жизни, Калеб?
Ответа не последовало, Калеб лишь презрительно скривил губы и сделал большой глоток из стакана. Риган рассмеялся.
– Я тоже так считаю! Мы с Сиреной абсолютно согласны с тобой, но Рэн другого мнения. Он совершенно покорил ее.
– Тогда мне жаль девочку, – пробормотал Калеб. – Уверен, что вы с Сиреной не допустите этого брака.
– Ты же знаешь, что Рэн очень упряма. Она поступит так, как захочет несмотря на наши протесты. Сирена очень расстроена.
Риган выжидающе посмотрел на Калеба, чтобы увидеть его реакцию на беспокойство Сирены. Парень всегда был чуток по отношению к мачехе и симпатизировал ее чувствам.
– Что ты собираешься делать?
– Ничего. Что мы можем сделать? Запрет видеться с ним придаст Уэзерли романтический ореол в ее глазах. Рэн сама должна порвать с ним. Ее всегда опекали. Сначала мы с Сиреной на Яве, где, согласись, общество не такое изысканное, как в Лондоне; потом – в академии. Мне кажется, наша маленькая Рэн влюбилась в первого же мужчину, который начал ухаживать за ней.
– Похоже на то, – кивнул Калеб, – но ты до сих пор не сообщил мне, как собираешься поступить.
– То, что нужно сейчас Рэн, – продолжил Риган, не обращая внимания на замечание Калеба, – так это узнать, что она желанна и прекрасна, что и другие мужчины, не только Уэзерли, обращают на нее внимание.
Калеб вскинул брови.
– Хочу заметить, что у тебя для этого мало времени. Я понял, что Рэн хочет выйти замуж до того, как вы с Сиреной уедете на Яву.
– Вот именно! Я не могу даже передать, как рад, что ты со мной согласен! Тогда все решено. Ты будешь тем человеком, который покажет ей, что Уэзерли не единственный мужчина, считающий ее привлекательной. Превосходно! Сирена очень обрадуется, узнав, что ты решил принять участие в нашем маленьком спектакле.
Калеб чуть не поперхнулся ромом.
– Я ни на что не соглашался! Ты имеешь в виду то, что вы с Сиреной хотите, чтобы я начал ухаживать за Рэн и она позабыла о своем Уэзерли?
– Именно этого мы и хотим! – сияя, повторил Риган. – Очень рад, что ты меня понимаешь.
– Ах ты старый хитрый лис! – воскликнул Калеб. – Я никогда не говорил, что стану делать что-либо подобное! Рэн – прекрасная девушка, но она едва ли принадлежит к моему типу женщин. Сомневаюсь, что у меня что-нибудь получится, отец. Даже если я соглашусь, что из этого выйдет? Я стану тем подлецом, который разобьет ей сердце.
– А! Значит, ты допускаешь, что можешь вскружить ей голову и заставить забыть об Уэзерли?
Калеб самодовольно ухмыльнулся:
– Конечно. Разве ты не знаешь, чей я сын? Скажи, я тебе когда-нибудь рассказывал о той маленькой шлюшке с необычайными аппетитами из таверны в Кадисе?
Риган подался вперед, на лице заиграла горделивая улыбка. В течение следующего часа они обменивались интимными подробностями о женщинах, которых любили и оставили.
Взбалтывая в стакане темную жидкость, Риган как бы между прочим заметил: