— Если я по-дружески вас о чем-то спрошу, то в ответ предпочту столь же приветливую фразу, а не злой взгляд исподлобья, — мило улыбнулась Бетани. — Как думаете, этот подвиг вам по силам?
— Особых проблем не вижу, — серьезно кивнул он.
— И не вздумайте мною командовать, как начальник — подчиненной. В течение всего уикэнда мы с вами равны. А в понедельник то, что произойдет за эти три дня, будет перечеркнуто и забыто и мы оба возвратимся к привычным ролям. Идет?
— И машина моя, надо думать, снова превратится в тыкву? — хмыкнул Герберт.
— Я знаю, почему вы злитесь, — небрежно обронила Бетани. — Вы из тех мужчин, что привыкли задавать правила игры, и вас бесит, если то же самое делает кто-то другой, тем более — женщина. Я права?
Герберт опешил. Его изумила и проницательность собеседницы, и ее решимость расставить все точки над «i» в тех вопросах, о которых обычно принято умалчивать.
— Совершенно правы. А как вы догадались?
— Мой младший брат точно так же, как вы, любит командовать. У вас с ним верхняя губа даже похожа: он тоже смешно ее оттопыривает, когда не добивается своего.
Герберт с трудом сдержал улыбку, а ведь отродясь ничего менее лестного не слышал.
— Кажется, никто и никогда не сравнивал меня с младшим братом, — задумчиво произнес он, а затем спросил: — Скажите, Бетани, вы косметикой вообще не пользуетесь?
— Иногда случается. Но не часто. На ферме краситься ни к чему. — Молодая женщина вызывающе выставила вперед подбородок. — А что? Думаете, надо?
— Просто любопытно было бы посмотреть, пойдет ли вам, — честно ответил Герберт, заметив, что, если приглядеться повнимательнее, то глаза у собеседницы самого что ни на есть восхитительного дымчато-опалового оттенка.
До сих пор Бетани размышляла, а не послать ли куда подальше советы подруги, но теперь вдруг поняла: кажется, Джилл права. Герберт со всей очевидностью считает, что на ближайший уик-энд ей стоит изменить имидж. Так что не лучше ли, позабыв об осторожности, раз в жизни пощеголять в экстравагантных, смелых нарядах, услужливо предоставленных соседкой?
В пятницу они уехали сразу после работы, так что Бетани пришлось по-быстрому переодеться в дамской комнате. Она кое-как втиснулась в лимонно-желтые атласные брючки, а затем надела черную шелковую блузку с глубоким круглым вырезом и рукавами три четверти. Бетани с опаской взглянула в зеркало. Очень-очень мило, но уж чересчур откровенно! Надо надеяться, Ронни Коннолли оценит ее наряд по достоинству.
Бетани расчесала волосы и собрала их сзади в традиционный хвостик. Затем отступила на шаг, оценивая результаты своих трудов. Да она и впрямь преобразилась точно по волшебству! А при необходимости десять раз успеет переодеться в строгое черное платье.
Герберт дожидался ее в машине, припаркованной у самого подъезда. Открыв дверцу, Бетани неловко скользнула на пассажирское сиденье.
— Герберт…
При виде стройной, затянутой в канареечный атлас ножки глаза мистера Хендерсона изумленно расширились. Вслед за ножкой в поле его зрения оказались дразняще-округлые ягодицы. Герберт нервно сглотнул.
— А ты не боишься? Вдруг люди не то подумают? — встревоженно осведомилась молодая женщина, втягивая внутрь вторую ногу. Поскольку задуманная ими авантюра началась, с официальным обращением она предпочла покончить.
Об этом Герберт до сих пор не задумывался. И зря, как выяснилось, если судить по взглядам выходящих из здания сотрудников.
— Но ведь секретарши очень часто сопровождают своих боссов, — отозвался он, скрывая улыбку при виде того, как Бетани отодвинулась от него на самый краешек сиденья. — Иногда куда дальше загородной усадьбы.
— Знаю, но ведь сейчас речь идет не о работе.
— Надеюсь, тебе не пришло в голову сплетничать направо и налево и нарушать конфиденциальность наших отношений? — небрежно осведомился Герберт, поправляя зеркало заднего вида.
— Я сказала только соседке по квартире. Надеюсь, тем самым я не разгласила государственную тайну?
Герберт улыбнулся. А ведь когда его секретарша злится, она выглядит почти хорошенькой!
— Ну и ядовитый же у тебя язычок!
— Вот и братья мои так говорят.
Еще одно упоминание о семье… Ну что ж, путь предстоит неблизкий, отчего бы не скоротать его за приятной беседой?
— А сколько их у тебя?
— Четверо. Я — самая старшая.
— Тяжко же пришлось твоей матери, — с шутливым вздохом ответил Герберт.
Бетани погрустнела.
— Слушай, мне трудно об этом говорить, и, ради Бога, только не вздумай мне сочувствовать, ведь с тех пор столько воды утекло, но моя мама умерла родами, когда мне было девять…