Ускользнув ото всех, мы с Гермионой прогуливаемся по нешироким улочкам пригорода, балуем себя сладостями из магловских магазинов и кофе, щедро сдобренным дешевым ликером.
Бодрящий напиток быстро заканчивается. И, следуя духу авантюризма, мы делим бутылку Бэйлиса, закусывая остатками мармелада. Гермиона смеется и кружится в лучах заходящего солнца.
— Чувствую себя так, словно сбежала с уроков ради свидания с хулиганом! — она выхватывает бутылку из моих рук, делая пару глотков.
— Я похож на хулигана? — не могу сдержать улыбку, смотря на то, как она оценивающе осматривает меня.
— Конечно. Ты только посмотри на себя. Эта футболка, — Гермиона касается пальцем моей груди, — эти узкие джинсы, — она тянет меня к себе за ремень, — эти растрепанные волосы, — ее рука обхватывает мой затылок. Я чувствую ее дыхание на своем лице. — Все говорит о том, что ты опасен как хвосторога, Малфой, — Гермиона растягивает мою фамилию, так как я сам делал в школе. Но это звучит не насмешливо, а эротично.
— Но ты меня не боишься, — мои руки ложатся на ее талию, возможно, грубее, чем следует. Я не пьян, но держать себя в руках сложнее, однако я не хочу оттолкнуть ее напором. — Почему?
— Мне нравится это чувство, — она проводит языком по моей нижней губе. — Но если ты расскажешь кому-то, то я буду все отрицать.
Поцелуй отдает терпкостью алкоголя, когда она проникает языком мне в рот. Сегодня все как-то иначе. Меньше контроля и больше эмоций. Обычно Гермиона всецело держит себя в руках, даже в постели. Она ведомая, покладистая, невероятно нежная, но не отдающаяся полностью. Я всегда чувствовал себя так, словно хожу возле незримой преграды, за которой Гермиона держит все свои полноценные эмоции.
Но не сегодня. Видимо, алкоголь и отсутствие рядом коллег позволили ей отпустить себя.
Она целует меня так, словно завтра последняя битва с Волдемортом.
Она держит меня так, словно боится, что я впущу в школу пожирателей, если отпустит.
Она рычит в поцелуй как Гримм.
Она вцепляется в мои волосы как грендиллоу, оттягивая их у корней.
Она перевоплощается как оборотень под полной луной, становясь самой собой.
Она превращает меня в камень томным взглядом из-под ресниц.
Она становится для меня дороже всех камней и артефактов.
Мы оба тяжело дышим, прижавшись лбами. Гермиона водит носом по моей щеке и мурчит как довольный книзл.
Парная аппарация выбрасывает нас на аккуратно заправленную кровать в ее палатке. За время наших отношений — если к происходящему между нами применимо это слово — я бывал здесь довольно часто. Но никогда в спальне.
Я не спешу, постепенно избавляя Гермиону от одежды. С наслаждением покрывая поцелуями каждый новый участок обнажающейся кожи. Ее нетерпение льстит мне, заставляет растягивать чувственную пытку. Покусывая ее ключицы, я чувствую, как она притягивает меня ближе и шепчет что-то похожее на «смелее» в мои волосы. Мои зубы оставляют следы на ее плече, однако Гермиона лишь несдержанно стонет, срывая с меня футболку.
Я прикатываю между пальцев тугие горошины ее сосков, покрывая следами поцелуев ее живот. Она зарывается пальцами в мои волосы, и я чувствую давление. Удивление настолько сильное, что я невольно приподнимаюсь. Гермиона никогда не позволяла моим губам спускаться ниже установленной границы, но сейчас сама подталкивала меня в желанном направлении. Чувствую, как хитрая улыбка растягивает мои губы.
— Скажи мне, что ты хочешь? — я жду, что она зальется румянцем или попытается выразиться иносказательно. Но…
— Твой язык. Здесь, — она до боли сжимает волосы в кулаке, указывая мне как нашкодившему котенку.
Кто я такой, чтобы сопротивляться, тем более что сам хочу этого?
Она пахнет потрясающе и еще лучше на вкус. Ее бедра то и дело приподнимаются навстречу, когда я на несколько секунд отвлекаюсь от дегустации, чтобы запечатлеть в памяти великолепную картину. Растрепанная, с чуть порозовевшей от возбуждения кожей Гермиона лежит передо мной открытая и раскрепощенная, впервые с нашей новой первой встречи.
Я ласкаю ее со всей возможной отдачей, играю языком с клитором, втягиваю его губами. Скольжу пальцами по истекающему влагой входу, лишь дразня, но не проникая внутрь.
Среди стонов и неразборчивых вскриков мне слышится мое имя вперемешку с цветистыми ругательствами. И где только приличная девочка могла такого понабраться?
Первый увиденный мной несдержанный оргазм охватывает ее неожиданно, взрываясь с хриплым вдохом на букве «о».
Гермиона тянет меня на себя обхватывая ногами.
— Ты. Во мне. Сейчас! — я бы и без слов понял, что именно она хочет, но слышать, насколько сейчас она нуждается во мне, приятно. Даже более того, это осознание чуть не сталкивает меня самого за грань.
Ее внутренние мышцы все еще сокращаются, когда я вхожу. Ресницы Гермионы трепещут, а истерзанные губы приоткрываются, судорожно втягивая воздух.
Желая доставить ей как можно больше удовольствия, прежде чем получить его самому, я сразу беру быстрый безжалостный темп. К звукам моего дыхания и стонам Гермионы присоединяется скрежет кровати о деревянный пол. Я чувствую ее руки, скользящие по моей спине, вцепляющиеся в мое тело все сильнее с каждым толчком. Подхватив стройную ногу под колено, я закидываю ее себе на плечо, проникновение становится глубже и чувствительнее, если судить по впивающимся мне в плечи ногтям.
Я вижу свое отражение в ее распахнутых глазах, зрачок настолько расширен, что, кажется, золотистый ободок охватывает провал в бездну. И я тону в этой бездне, добровольно соглашаясь на все, что в ней таится.
Волосы Гермионы после произошедшего напоминают комок слипшихся спагетти, и не могу объяснить, почему мне доставляет особенное удовольствие распутывать тяжелые локоны, пропуская их через пальцы, что впоследствии становится нашей маленькой традицией перед сном.
С этого момента все наши ночи наполнены откровенным наслаждением. И пусть поначалу мне приходится подталкивать Гермиону к раскрепощению, в конце концов, она отпускает все навязанные установки.
Кончики моих ушей до сих пор краснеют от некоторых воспоминаний. Однако для меня ценнее не сами моменты страсти, а осознание ее полного доверия».
***
Утром Драко будит министерский филин. Похитительница становится все смелее, но в тоже время выбирает жертву странным образом. Пострадавший — младший брат Маркуса Флинта, работающий сейчас у нового владельца лавки «Горбин и Бэркес», где и произошло нападение.
Спешно он отправляется туда, не заботясь о таких атрибутах, как мантия или приличный костюм. Тем более, что новой официальной одеждой Драко не обзаводился довольно давно. Сначала это был протест, а потом вошло в привычку. При опасной работе лучше не стеснять движения.
Робардса нигде не видно, но авроры легко пропускают его внутрь, где он лицом к лицу сталкиваюсь с Мальчиком-Который-Выжил-Дважды, точнее, с его взрослой хмурой версией.
— Малфой, — конечно, это не первая встреча после окончания войны, но одно дело случайные столкновения в Косом переулке или на министерских торжествах, и совсем другое — рамки расследования, где им нехотя придется говорить друг с другом.
— Поттер, — Драко чуть кивает в знак приветствия. — Что уже известно? — «Нет надобности терять время».
— Девушка, около двадцати пяти, вечером зашла в магазин, чтобы отдать в ремонт какой-то артефакт. Среднего роста, стройная, смуглая кожа, черные волосы, заплетенные в косу. Последнее, что он помнит, это то, как она улыбнулась и взяла его за руку, — Поттер задумался. — Глаза. Он сказал, у нее были вишневые глаза.
— Подозреваю, это снова морок. Жаль, хозяин сменился, — Поттер скривился, и Драко поспешил пояснить: — Горбин держал над дверью амулет, снимающий все чары, меняющие внешность, сейчас бы это было кстати.